Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 2)

На седьмой день после побега меня разбудили человеческие голоса. Говорили по–чешски. Двое, мужчина и женщина, ругали немцев, которые у них отняли половину заготовленного сена на нужды армии. «Эти меня не выдадут»,– решил я и вышел из–под сена. Они не только не выдали меня, но специально истопили баню, помыли, дали подходящую одежду, накормили и спрятали на чердаке, пообещав ночью же связаться с нужными людьми, которые отведут меня к партизанам.

К сожалению, к партизанам я не попал. Ночью в деревне кем–то был убит немецкий полицай. Нагрянули солдаты. Уйти я не успел, и во время обыска меня обнаружили и арестовали по подозрению в убийстве представителя, а когда был задержан настоящий убийца, меня, как бывшего узника Маутхаузена, бежавшего из концлагеря, передали в руки гестапо и привезли сюда,– закончил свой рассказ Елфимов.

Он ожидал, что его приключения вызовут живой интерес у слушателя, но тот продолжал молчать, словно все, что было сказано, его не касается. Это обидело и даже озлобило рассказчика.

– Чего молчишь? – спросил он. – Аль опасаешься за свою шкуру? Конечно, если гестапо дознается о том, что ты тоже хоть краешком уха слышал об экспериментах Вагнера, то смерти тебе не миновать.

Турханов понимал, что при известных условиях фашисты не остановятся даже перед применением химического и бактериологического оружия. Он знал также о том, что их ученые давно трудятся над усовершенствованием старых и разработкой новых видов этого оружия. Поэтому он допускал возможность существования и лаборатории, и самого профессора Вагнера, о которых поведал в своем рассказе Елфимов. Но. личность самого рассказчика вызывала в нем такое отвращение, что он решил немедленно прервать с ним всякое общение.

Говоришь глупости,– сказал он спокойно, вернее стараясь сохранить видимость спокойствия. – Того, кто попал в гестаповский застенок, выдумками о разных чудодейственных эликсирах не удивишь. Мы о них читали в школьные годы в старых книгах столетней давности.

Значит, ты не веришь мне? – разочарованно спросил Елфимов.

Нет, не верю! – отрезал Турханов. – В таких местах, где мы находимся сейчас, разных фантазеров и выдумщиков больше чем достаточно. Если слушать всех, развесив уши, то и жить не захочется. Давайте лучше спать.

Как хотите,– пробормотал Елфимов недовольным голосом, затем растянулся на койке, повернулся спиной к соседу и быстро захрапел.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В состоянии крайней безнадежности одни впадают в апатию, другие приходят в исступление. Такие крайности, лишая человека возможности принимать разумные решения, нередко заканчиваются каким–нибудь безрассудным поступком с его стороны. Так закончил свой жизненный путь и Елфимов.

На следующее утро надзиратель разбудил его раньше других.

Что случилось? – испуганно спросил он по–немецки.

Поторапливайся! – бросил тот. – Вызывает дежурный.

«Так и есть. Дознались, проклятые собаки! – выругался про себя Елфимов. – Спасенья нет. Пришел и мой черед отправиться за теми, которых я сам отправлял в ад группами и поодиночке. Что же предпринять? Неужели нет никакого выхода?»

При появлении надзирателей заключенным полагалось быстро вскочить на ноги и застыть по стойке «смирно», пока им не скажут «вольно». Но Турханов на сей раз не поднялся, а продолжал лежать с закрытыми глазами, притворившись спящим, хотя он так и не смог заснуть после рассказа Елфимова. Другой бы надзиратель обругал его за это, но Барбаросса спокойно дождался, пока Елфимов, кое–как заправив постель, тяжелой походкой обреченного не вышел в коридор, где его ожидали вооруженные эсэсовцы.

– Опасная личность,– прошептал надзиратель, про ходя мимо койки Турханова–. – Если спросят, говорите, что спали и не видели его. Я подтвержу...

Барбаросса не успел закончить. Из коридора послышался сильный шум, кто–то глухо ударился об дверь, потом со стуком упал на пол. За короткой возней грохнул выстрел, и тут же застрочил автомат. Не прошло и минуты, как завыла сирена и по всей тюрьме объявили тревогу.

Бунт!

Восстание!

Бей фашистов!

Да здравствует свобода! – раздались возгласы на разных языках.

Кто–то запел «Интернационал». Другие поддерживали его. А выстрелы гремели на всех этажах. Турханов даже не заметил, когда ушел Барбаросса. Быстро натянув на себя свою полосатую одежду, подбежал к двери и хотел было посмотреть в глазок, но он снаружи был чем–то закрыт, и разглядеть, что творилось в коридоре, не удалось...

Стихийное восстание продолжалось недолго. Не прошло и десяти минут, а стрельба уже прекратилась. Пение революционных песен и провозглашение антифашистских лозунгов продолжалось примерно минут двадцать, потом некоторое время слышались душераздирающие крики истязуемых и грубая брань надзирателей и представителей охраны. К этому времени все сотрудники гестапо, вызванные по тревоге, были уже на месте. Прибыл и шеф гестапо Рудольф Иммерман.

– Хайль Гитлер! – поприветствовал он встречавших. – Пригласите ко мне дежурного!

Не успел он усесться за письменный стол, как дежурный прибыл с рапортом.