Герои без вести не пропадают

В тот же день к вечеру он благополучно добрался до партизанской базы.

Появление новых медикаментов и перевязочных материалов обрадовало больше всего Алину Вольскую. Она вся извелась, глядя, как мучается, страдает Эсфирь. Теперь Алина воспрянула духом.

— Мы обязательно спасем ей ногу! — с радостью воскликнула она, приступая к изготовлению гипсовой повязки. — Пусть только неподвижно полежит несколько недель и потом будет бегать, как раньше.

— Неужели я опять буду ходить? — спросила Эсфирь дрожа от волнения.

— Не только ходить, но и бегать, говорю же тебе! Если захочешь, то и танцевать и плясать. Конечно, не мешало бы просветить ногу, посмотреть, как вправлена кость, но ничего не поделаешь, придется обойтись без рентгена.

Яничек рассказал о рекомендательном письме пана Ягельского, но Эсфирь отказалась посещать немецкий госпиталь.

— Лучше уж останусь на весь век хромой, чем попрошу помощи у фашистских извергов, — сказала она.

Яничек подумал, что Эсфирь просто боится попасть немцам на глаза. Конечно, на это у нее имелись все основания: на оккупированных территориях нацисты охотились буквально за каждым евреем, а пойманных подвергали всевозможным унижениям, нечеловеческим пыткам, а потом уничтожали всех до единого. Но Зденек был уверен, что приятель пана Ягельского из немецкого госпиталя не подведет, поэтому попытался уговорить ее.

Девушка возмутилась.

— Я не хочу унижаться перед палачами! Я никогда не пойду на это! решительно заявила она.

— Правильно! — одобрила Алина. — Обойдемся без помощи фашистов.

Зденек понял, что не боязнь, а ненависть удерживает Эсфирь от контакта с немцами. «Какой, однако, у нее характер! — подумал он, глядя на нее с восхищением. — Если полюбит, то самозабвенно, а если возненавидит, то уж на всю жизнь и ни на какие сделки с совестью не пойдет!»

— Хорошо! — согласился он. — Забудем пока о рентгене и приступим к делу…

Глава семнадцатая

Партизаны собрались на лесной поляне. Саперы соорудили стол, вместо стульев поставили колоды, подтащили стволы поваленных деревьев. За стол сели Комиссаров, Громов и Байдиреков.

— Судебное заседание трибунала народных мстителей объявляю открытым. Начальник караула, приведите арестованного, — распорядился председательствующий.

Два партизана, вооруженные автоматами, привели Айгашева. За ночь он заметно осунулся. При виде состава суда лицо его побледнело.

— Айгашев, партизаны обвиняют вас в нарушении присяги — в трусости и дезертирстве с поля боя. Вы признаете себя виновным? — спросил Комиссаров.

— Нет, не признаю, — пряча глаза, тихо ответил Айгашев. — Я не дезертировал, я пошел искать вас, чтобы просить выручить мою роту из беды.

— Тогда почему же вы не спешили в отряд, а застряли в деревне и занялись грабежом?

— Среди трех бойцов, которых я взял с собою, оказались бывшие уголовники. Грабили они, а не я, — ответил Айгашев.

— Хорошо, мы спросим у них. Все они сегодня утром явились в отряд. Дежурный, пригласите свидетелей! Бойцов ввели. Айгашев смутился, опустил голову.

— Подсудимый, повторите-ка свое показание об этих бойцах, — предложил председательствующий. — Назовите, кто из них оказался уголовником?

— Я не говорю прямо, что они уголовники, я только про себя подумал, что, может быть, среди них были уголовники, — попытался отвертеться Айгашев.

Партизан это возмутило.

— Негодяй!

— Сволочь!

— Чего с ним возиться? Вздернуть на суку, и дело с концом!.

Айгашев со страхом смотрел на партизан, но не встретил ни одного сочувственного взгляда. Теперь он понял, что начал неправильно. «Надо было не сразу все отрицать, а признаться в чем-то незначительном, а более важное отрицать. Не то я всех восстановлю против себя. Наши люди привыкли к покорности, поэтому терпеть не могут тех, кто не хочет раскаиваться. Подпущу-ка я слезу», — решил он.

Как и предполагали, среди бойцов, взятых Айгашевым с собой, не оказалось ни одного уголовника, никто из них не подбивал его к совершению преступлений, наоборот, торопили в отряд, но тот и слышать не хотел никаких советов.

— Да, товарищи: я оговорил их. Ребята они хорошие, как все вы. Простите меня, пожалуйста! Я смалодушничал. Уверяю вас, это первый и последний раз! Хотя я майор, но готов воевать даже простым командиром взвода. Даю слово, что оправдаю ваше доверие! Да ваше доверие! — патетически воскликнул Айгашев.

Но слова его не произвели того впечатления, на которое он рассчитывал. Вместо того чтобы смягчить людей, они еще больше разгневали их.

— Ишь какой умный нашелся: мало ему одной роты, хочет еще взвод загубить. А по зубам не хочешь? — крикнул кто-то.

— Тихо, товарищи! — поднял руку Комиссаров. — Сначала выслушаем его, а потом может выступить каждый. Айгашев, отвечайте: два с половиною месяца назад командование вам доверило роту, в которой насчитывалось сто двадцать человек. Скажите, где эта рота?

— Не знаю, — пробормотал подсудимый.

— Вы не знаете? Тогда послушайте! — И председательствующий громко зачитал письмо Колпакова, обнаруженное во фляге. — Слышали?