Герой должен быть один

«Небось тело не нашли», — скрипнув зубами, подумал Иолай, услышав эту весть.

И мертвый палец в небе дернулся полураздавленным червяком, когда еще несколько мест опустело на призрачном «Арго».

Герои продолжали убивать друг друга.

А те, кто не хотел…

Близ Дельф, буквально на днях, погиб гениальный врач Асклепий. Поговаривали, что Зевс оглушил целителя громами за то, что он пытался воскресить мертвого героя.

Тела опять не нашли.

А Иолай понял, что проклятый палец мучил не его одного — иначе никогда бы не рискнул мудрый Асклепий воскрешать мертвецов.

Ничего нельзя было изменить. А если Иолай будет слишком много носиться по Элладе, пытаясь успеть и пользуясь Дромосами направо и налево, — то скорее всего и с ним случится какая-нибудь досадная, но при этом смертельная неприятность: упавшее дерево, разбойничий нож в спину, обвалившаяся скала или кровля дома, пожар…

Почему-то вспомнился бронзовый крюк в затылке Эльпистика-Трезенца — несчастье, случившееся сорок с лишним лет тому назад.

Нет, бывший лавагет не хотел для себя подобной участи.

13

Из-за поворота показались отставшие повозки, груженные добычей из трех взятых городов. Передней повозкой правил гордый Лихас в новеньком голубом хитоне — и Иолай, кивнув на прощание Гераклу, привстал на колеснице и хлестнул коней.

Свою долю добычи он давно отправил вперед под надежной охраной полусотни состарившихся в походах ветеранов, пожелавших осесть и провести остаток жизни в тихом месте.

Тиринф — из-за близости Микен — никогда не был тихим местом.

С собой Иолай взял только глухой бронзовый шлем, похожий на шлем Арея, и — главная ценность! — клинок из редкого и безумно дорогого металла — железа. Он один стоил половины того добра, которое везли на повозках спутники Геракла.

Иолай еще раз хлестнул заржавших коней, и его колесница, подпрыгнув на ухабе, свернула на восток.

Он уезжал в Филаку один.

* * *

Лаодамия, словно что-то почувствовав, порывисто выбежала ему навстречу, когда Иолай остановил колесницу у дома ее дяди.

Они встретились на том самом месте, где прощались полгода назад, — и, обнимая просиявшую девушку, Иолай признался сам себе, что в душе боялся встречи с прошлым: смятое ложе, усталая женщина и только что удалившийся пресыщенный бог, с которым он, Иолай, разминулся на какое-то мгновение.

Нет.

Это было совсем другое начало.

Сулившее не великое будущее, а надежду на покой.

Потом, взявшись за руки, как дети, они пошли в дом навстречу широко улыбающемуся басилею Филаки, дяде Лаодамии (прибывшие позавчера повозки делали эту улыбку еще шире), а слегка обалдевшая от перемен в их серой жизни челядь галдела вокруг — но ни Иолай, ни Лаодамия этого не замечали.

Свадьбу сыграли через неделю.

* * *

Жизнь шла своим чередом.

Иолай понемногу занимался торговыми делами, отгонял от филакских стад тупых и боязливых разбойников, следил за тем, как тиринфцы обучают немногочисленных солдат басилея воинскому ремеслу — но делал все это с некоторой ленцой, просто чтобы как-то занять свободное время, которого у него теперь было навалом.

По вечерам он подолгу засиживался с женой в уединенной беседке, в самом дальнем конце басилейского сада, и Лаодамия рассказывала ему о своем отце, о своем детстве — а Иолай рассказывал ей истории из своей жизни, больше похожие на сказки, и в этих сказках всегда был счастливый конец.

— А рапсоды поют иначе! — смеялась Лаодамия.

— Ну их, этих рапсодов! — смеялся в ответ Иолай. — Врут, бездельники…

В такие минуты он бывал почти счастлив.

Он даже стал забывать собственное имя, потому что жена теперь звала его Протесилаем, «Иолаем Первым» («Первым и единственным», — любила добавлять она) — следом за ней это новое имя подхватила челядь, и Иолай вскоре настолько привык к нему, что возничий Геракла Иолай-Бешеный, равно как и бывший лавагет Амфитрион-Изгнанник все дальше уходили в прошлое…

Туда, куда пытался уйти его сын, — величайший и несчастливейший из смертных, богоравный Геракл.

Проведать Геракла Иолай выбрался только однажды, да и то ненадолго. Великий герой, победивший в борцовском состязании этолийского речного бога Ахелоя[83] («Правильно, давно пора обломать им рога», — одобрил Иолай, узнав об этом), женился на сестре покойного Мелеагра Деянире и вел теперь тихую, размеренную жизнь. Только жил он не здесь и не сейчас, почти окончательно уйдя в прошлое. Молодая жена вскоре смирилась с этим, тем более что муж вел себя прилично, его слава охраняла Калидон лучше любого войска, на ложе Геракл был выше всяческих похвал, детей делал исправно (и не только жене), а что касательно странностей — так у кого их нет?!

При встрече Геракл упорно называл Иолая отцом, но окружающие не обращали на это внимания — к поведению Геракла в Калидоне уже успели привыкнуть.

Погостив с неделю, Иолай вернулся домой.

Так прошел год.

За ним — второй.

Неожиданно для всех в Филаку прибыл гонец из Фив, доставивший Иолаю послание от знатных фиванцев. Те приглашали прославленного земляка принять участие в торжествах по случаю годовщины победы над аргосцами, осадившими в свое время город и с позором бежавшими из-под его стен.