Герои Гражданской войны

Окружающие часто слышали от него: «Бездействие — поражению сестра — разлагает войска». Уже в сентябре Шорин сформировал из разрозненных отрядов и отрядиков две дивизии.

Начальником 1-й дивизии был назначен Иван Федорович Максимов. Начальником 2-й стал Владимир Мартинович Азин.

Опытный старый вояка, Шорин знал, что лучшая спайка частей достигается в боевых условиях. И он сразу направил в бой вновь сформированные дивизии. К назначенному приказом Шорина сроку, 20 сентября, были освобождены от белой «Народной армии» Комуча — так в целях обмана народа назвал Комитет учредительного собрания контрреволюционную армию — крупное село Лубяны и затем город Мамадыш.

Первые, пусть небольшие успехи, как и рассчитывал Шорин, воодушевили части, вселили в них уверенность в своих силах и доверие к новому командованию армией. Эти операции, построенные на тесном взаимодействии полков обеих дивизий, имели огромное значение в боевой подготовке войск 2-й армии. Но вряд ли и Шорин мог тогда поверить, что через два месяца непрерывных боевых действий молодые части настолько «повзрослеют», что смогут разгромить крупную Ижевско-Воткинскую контрреволюционную группировку (точнее сказать, целую армию) и этой победой заслужить поздравление Владимира Ильича Ленина.

Василий Иванович Шорин родился в 1870 году в небогатой трудовой семье. Рано лишившись родителей, он ребенком был перевезен из захолустного городка Калязина к родственникам в Казань. Чтобы скорее «выйти в люди», Шорин поступил в Казанское юнкерское училище, доступное для лиц недворянского происхождения.

С 1892 года Шорин стал нести службу офицера-строевика. Выделялся усердием и хорошей подготовкой своих подразделений. В числе лучших командиров рот был командирован для повышения знаний в Ораниенбаум — в Офицерскую стрелковую школу.

В первую мировую войну за боевые отличия и личную храбрость Шорин заслужил почти все ордена и награды, предусмотренные для офицеров, включая самые почетные: орден св. Георгия и георгиевское оружие. Закончил службу в старой армии в чине полковника. Командовал 102-м Вятским полком. Осенью 1917 года солдатские комитеты выбрали его начальником 26-й пехотной дивизии.

В 1918 году Шорин лечился после ранений в Вятке. Там, встретившись с С. И. Гусевым и П. К. Штернбергом, назначенными политическими комиссарами и членами Реввоенсовета 2-й армии, он выразил добровольное желание служить в Красной Армии и был ими приглашен на должность командующего 2-й армией. Они не ошиблись в своём выборе.

Несколько раньше вступил в Москве в Красную Армию и я. Вскоре отпросился на фронт и в числе других командиров, прибывших на пополнение 2-й армии Восточного фронта, был представлен начальнику штаба армии Ф. М. Афанасьеву. Представительный, средних лет, высокого роста, с умными взглядом усталых глаз, Афанасьев дружески поговорил с каждым из нас. Узнав, что я бывший прапорщик военного времени, то есть знаком с военным делом, он приказал оставить меня при штабе армии и предложил должность состоящего при нем для особых поручений, предупредив, что главное — оперативная работа. Тут же он сообщил и о том, что мне часто придется встречаться с командующим армией и докладывать ему оперативные вопросы. И пусть меня не смущает: Шорин неприветлив, малоразговорчив, бывает резок, не любит «ничегонезнаек» и робких командиров. Но в то же время Шорин — душевный и отличный человек, а резкость, суровость, угрюмость вызваны тяжелой и нервной обстановкой. Он обладает исключительной силой воли, отлично знает военное дело и очень талантлив как полководец. И всем нам, молодым командирам, есть чему у него поучиться.

И вот я в кабинете командарма. Вижу за большим столом уткнувшегося в карту худощавого, среднего роста, пожилого, типичного кадрового военного. Одет в гимнастерку и брюки-галифе, заправленные в сапоги.

На мой официальный рапорт: «Представляюсь по случаю назначения к наштарму. Явился по его поручению доложить сводки», — Шорин даже не поднял головы. Лишь хриплым баском буркнул:

— Сводки? Давайте скорее!

Невольно мелькнуло в голове: «Почему от него все без ума? А еще старый полковник!» Но, помня предупреждение Афанасьева, я молча разложил перед ним мою рабочую карту и официальным тоном спросил:

— Разрешите докладывать?

Шорин поднял на меня опухшие от бессонных ночей глаза, перевел удивленный взгляд на мою карту и сердито повысил голос:

— У меня есть своя. Давайте сводки и идите!

Я продолжаю:

— Сводки переданы мною в оперативный и разведывательный отделы, чтобы там скорее разобрались и могли нанести новую обстановку на вашу карту. Пошлите ее туда с адъютантом. На моей же все уже нанесено. Главнейшие сведения из сводок выписал и доложу. У вас время сэкономится.

Шорин хмуро все это выслушал, на мою карту, лежавшую перед ним, однако, посмотрел внимательнее. Затем перевел взгляд на меня. Характерным жестом потер подбородок и неожиданно мягко прогудел:

— Что-то новое! А то… сунут под нос десяток разных сводок, и изволь разбираться!

Он вызвал адъютанта и хрипло крикнул: