С воли, несмотря на все усилия правительства Шуйского, Марина и ее родня получали многочисленные вести и слухи – через подкупленных русских, через купцов и через испанского монаха-августинца, которого судьба занесла в Россию по пути из Индии на родину. Слух о спасении Дмитрия и его вторичном появлении под Москвой обнадежил Марину, которая так и не видела мужа мертвым.
Между тем, летом 1608 г., когда начался новый раунд переговоров между Россией и Польшей об урегулировании возникшей ситуации, Мнишеков перевезли обратно в Москву. Пленники, которым надоело сидеть в Ярославле, слезно молили польских послов пойти на уступки Москве (на что, вероятно, правительство Шуйского и надеялось, устраивая им встречу), и этот дипломатический ход имел некоторый успех: хотя поляки и не пошли на заключение 20-летнего перемирия, как настаивала Москва, но 25 июля был составлен перемирный договор на три с половиной года, по которому все поляки, задержанные в России, выпускались на родину. С польской стороны были даны обещания отозвать всех поляков, воевавших на стороне Тушинского вора. Мнишек, кроме того, обязался не называть самозванца зятем, а Марина должна была отказаться от титула московской царицы.
В середине августа Мнишеки были отпущены в Польшу. Их путь к западной границе пролегал по дуге, через Углич, чтобы обойти захваченные самозванцем территории юго-западнее Москвы. Но, как пишет Костомаров, «Мнишек успел как-то дать знать в Тушино, что они едут, и изъявил желание, чтобы их перехватили» [72] . Из Тушина в погоню за царицей отправили поляков и русских под командой Зборовского, Стадницкого и князя Мосальского.
Костомаров, рассуждая об этом, пишет, что для Лжедмитрия появление Марины Мнишек могло иметь как положительные, так и отрицательные стороны: «Нельзя было поручиться, что Марина согласится играть роль жены и признать обманщика за прежнего своего мужа; зато, если б можно было расположить ее к этому, то сила самозванца возросла бы через то» [73] . Историк как бы забывает, что только что сообщал о просьбе отца Марины «перехватить» его с дочерью по пути к границе. После таких просьб в Тушине не могло быть особых сомнений в том, что царица Мария признает своего «воскресшего мужа».
О том, что сговор между Мнишеком и тушинцами был, свидетельствует множество фактов. Тот же Костомаров пишет, что Мнишек специально тормозил продвижение отряда, не слушал сопровождавших их москвичей, и, в конце концов, остановился совсем, чтобы дать возможность тушинцам их догнать. Те из поляков, кто хотел (например, Гонсевский) – спокойно уехали и благополучно перешли границу с Литвой.
Однако пан Мнишек вел свою игру. Вместо того чтобы отдаться в руки посланцам самозванца, он с дочерью связались с Яном Сапегой, который во главе крупного воинского отряда в 7000 человек шел из Литвы в Тушино. 29 августа Сапега вошел в местечко Любеницы, где его ожидали Мнишки и взял Марину под свое покровительство. Тушинцам не оставалось ничего иного, кроме как следовать за войском Сапеги.
Поначалу Марина была весела. После ярославского плена свобода и почет, оказываемый ей по дороге в Тушино, вскружили молодой женщине голову. В Можайске население встречало ее хлебом-солью – как законную царицу, каковой она и была де-юре. «Может быть, – пишет Костомаров, – ей казалось, что она действительно едет к своему чудесно спасшемуся супругу». Может быть, и казалось. Но, скорее всего, Мнишек разыгрывал заранее написанный сценарий «Загони самозванца в угол».
Итак, прекрасный осенний день в начале сентября. В карете едет к своему царственному супругу молодая царица Марина. Она весела и поет. И тут некий польский шляхтич, подъехав к ней, сообщает: «Вы, Марина Юрьевна, веселые песенки распеваете – оно бы кстати было веселиться, если б вы нашли в Тушино вашего мужа; на беду там не тот Дмитрий, который был вашим супругом, а другой». (По иному сообщению, неприглядную правду о «муже»-самозванце Марине раскрыл все тот же вездесущий князь Мосальский, который тут же вслед за непонятным приступом искренности сбежал в Москву к Шуйскому.)
Так или иначе, но молодая женщина, когда ее привезли к Тушинскому лагерю, наотрез отказывается встречаться с Лжедмитрием, оставаясь в стане Сапеги, расположенном отдельно от тушинцев.