– Понимаете, товарищи, – сказал Винченцо Бианко, присаживаясь на свободный стул, – Империя – это весьма сложный вопрос. Начнем с того, что она объединяет множество различных, но равноправных рас и народов, и большинство из них все же обыкновенные люди. Впрочем, остальные тоже люди, но только слегка необыкновенные. Чудовищ среди них нет. Политический строй в Империи вполне социалистический, государство обеспечивает всем вне зависимости от происхождения, там равные возможности в получении образования и трудоустройстве на службу, а потом за равный труд одинаковая зарплата, и карьера в точности соответствует заслугам.
– Но постойте, товарищ Винченцо! – воскликнула Камилла Ривера, – какой же социализм может быть в империи?! Тут либо одно, либо другое!
Тот терпеливо пояснил:
– Социализмом, товарищ Камилла, имперские порядки именуются в силу господствующего там отношения к людям – по принципу «от каждого по способностям, каждому по труду». А империей их государство называется потому, что там, на небесах, нет ни демократического централизма, ни коллегиального управления, а есть прямая и жесткая вертикаль власти, дополненная механизмом обратной связи в виде социоинженерной службы, которая расставляет людей по постам в соответствии с их личными способностями и следит за моральным состоянием общества. У граждан галактической империи просто нет времени на пустопорожнюю болтовню безмозглых демагогов, ведь они ведут войну за будущее человечества с такими чудовищами, по сравнению с которыми Гитлер покажется жалким эпигоном. И уклониться от этой борьбы нет никакой возможности, потому что тогда эта война придет к нам сюда. Представьте себе первобытного дикаря, который настоящими людьми считает только свою ближайшую родню, а все остальные для него только объекты для эксплуатации или даже продукт для пропитания. Так вот: этого дикаря из африканских джунглей переселили на просторы космоса, сделали в несколько раз умнее обычных людей, дали ему долгую жизнь и научили всем технологиям, необходимым для жизни среди звезд, но в душе так и оставили дикарем. По отдельности, будучи встроенными в организационную структуру Империи, прирученные эйджел вполне приятные люди и ценные специалисты, но в диком виде и на свободе это похоже на огромную стаю вечно ссорящихся чаек.
– Синьор Бианко, – вдруг поднял руку Эрнесто Росси, – вы сказали, что Империя приручает своих врагов. Но как же это можно, ведь, по вашим же словам, они чудовища? Нет ли в этом какого-либо противоречия?
– Противоречия нет, – ответил Винченцо Бианко, – ведь чудовищами эйджел делает их образ жизни. Как только они меняют его под влиянием Империи, сразу перестают быть угрозой для человечества. Да что там эйджел. О нашем гостеприимном хозяине говорить не будем, он уже продукт отработанный; а вот его зять верной службой или подвигами на поле боя вполне может подтвердить свой графский титул, превратившись в имперского графа. Правда, этот титул придется подтверждать каждому его потомку, ибо в Империи социальное положение не передается по наследству…
Посланец Сталина сделал паузу, посмотрел на внимательно слушающих его людей и добавил:
– Впрочем, товарищи, речь у нас с вами должна была пойти не о внутреннем устройстве Империи (на что еще будет время), а о том, состоится ли вообще наша Народная Италия. На самом деле никто не требует, чтобы Италия в одночасье превратилась в часть Империи; на это отводится переходной период протяженностью от двадцати до пятидесяти лет. Некоторые вещи, вроде всеобщего бесплатного среднего образования и государственной медицины, а также возможность сдать профориентационный экзамен и поступить на службу, будут внедрены сразу, другие – потом. Сейчас главное – понять, возьметесь вы за эту работу, товарищи, или нам придется затребовать сюда имперских комиссаров для организации государства.
– Да, – с энтузиазмом сказал Луиджи Лонго, – я за то, чтобы взяться. То, что эта Империя разгромила Гитлера и так напугала наш отработанный материал, что тот предпочел сдаться без боя, на самом деле говорит о ней многое.
– Я тоже «за», – добавил Джорджо Амендола, – в конце концов, лучше мы возьмется за дело, чем кто-то еще.
– И я «за», – сказал Умберто Террачини, – как я понимаю, такая возможность продвинуть наши идеи дается только один раз.
– И я «за», – после несколько затянувшейся паузы сказала Камилла Ривера, – можете мною располагать. Надо же – социалистическая Империя?! На старости лет мне просто интересно, что из этого может получиться.
– Какие ваши годы, товарищ Камилла, – сказал Винченцо Бианко. – В Империи практикуется процедура, которая называется стабилизация старения; по первому разу она вполне может вернуть вас в цветущий возраст, сбросив с вас не менее половины прожитых лет. Но стабилизацию еще надо заслужить преданной службой и ударным трудом.
– Вы меня соблазняете? – хрипло спросила Камилла Ривера, которой незадолго до этого исполнилось пятьдесят два года, пытаясь скрыть, как разгорелись ее глаза.