Герой из героев. Попытка не пытка

— Ага. Ну, мы посовещались меж собой и решили не мучить её. Пока мелкая обедала, мы бабу и того… А эта чего-то возвернулась как раз. Углядела. И Варфея, кузнеца нашего, что бабу душил, со всей дури кочергой жалить начала. Едва без глаза дурная не оставила!

— И что теперь?

— Вестимо что. Не пацану какому в игре ребячьей, а мужу достойному вызов бросила. Так что счас староста наш молитвы закончит да отстегает розгами.

Я плохо разбирался в народных традициях. В Чёрной Обители, конечно, хорошо готовили к жизни за её пределами, но важные для кого-то верования являлись для меня лишь очередным бессмысленным конспектом. Однако упоминание моего собеседника о Бабьем Завете и о молитвах (как и некогда прекрасно сданный экзамен!) привели меня к выводу, что передо мной язычники. Одно время набирала силу некая религия, но после ухода эльфов она спала на нет. Оставались такие вот пятачки веры. И не более того. Поэтому приходилось только жалеть, что за годы обучения мне ни разу не захотелось углубиться в столь примитивный вопрос. Однако голова, хотя и нещадно трещала, по‑прежнему была у меня на плечах. И в отличие от Бабьего Завета более существенные и поддерживаемые официальным законом правила Правды Крови в ней ещё хранились.

…Правила. Правила любят, потому что они создают впечатление безопасности. Им доверяют, забывая об осторожности. Ведь если появляется тот, кому наплевать на чьи-то священные правила, то в труп может превратиться кто угодно!

Я почувствовал, что наконец-то попал на своё поле боя. Сразу распрямил спину и расправил плечи. От мужичка такая перемена не ускользнула. Он мгновенно насторожился, почуял опасность словно дикий зверь, а затем даже немного сник, когда я жёстко произнёс:

— Отведи меня к старосте.

— Зачем?

— Та баба мне жена. А девочка дочь.

Крестьянин косо на меня глянул, но ничего спрашивать раньше времени не стал. Действительно отвёл в домишко, обмазанный глиной и не так давно побеленный, да устроился у порога… чтобы я просто так не вышел в случае чего.

— Чего пожаловал, Иварёк? И кого с собой привёл? — вытирая лицо вышитым полотенцем, поинтересовался щупленький мужичишко в летах. Взгляд у него был острым и хитрым.

— Сам не знаю, кого привёл.

— Как это не знаю?

— Ну, не совсем не знаю. Он сказал, что из Черниц.

— А что? Если кто оттудова, то ко мне вести надобно?

Вопрос заставил мужичка-Иварька смутиться. Он перемялся с ноги на ногу, не зная, что и сказать. И меня его молчание устроило. Я подумал, что это хороший момент для вмешательства в беседу, а потому произнёс:

— Меня зовут Морьяр. И я попросил, чтобы меня привели к вам. Я здесь по делу.

— Это же по какому? — обратился ко мне староста, и стало понятно, что он рассержен.

— Виру за жену получить хочу.

— Чего-чего? Чего ты там мелешь?!

Я Предвестник Тьмы! Моё истинное предназначение нести людям боль и страдания. А вы, наглецы, никак и хотели жестокости и беспощадности? Девочку розгами, да? Беспомощного мага втихаря удушить посмели?! Что же. Настал ваш час. Сегодня вы будете купаться в муках. Сколько угодно вам их доставлю!

Ещё и в рамках действующего законодательства.

— Виру за жену. Вы посмели её на глазах моей дочери удушить.

— Эй не! — возмутился Иварёк, приосанился и даже стал рукава закатывать. — Дойную корову за то, что мы милость калечной бабе оказали?!

— Да погоди ты! — недовольно шикнул староста.

Ещё бы ему быть довольным! Факт убийства после такой фразы мне доказывать было уже необязательно.

— Кто сказал, что она жинка ему? Как её звали хоть? — попытался сходу выдумать хоть что‑то дельное староста.

— Ванесса.

— Ну… Хм, имя и так знать можно.

— У неё родинка возле пупка, а на правой груди шрам от пореза… Такое же только муж знать может?

— Мать, ну-ка подь сюды, — подозвал староста старуху, спокойно занимающуюся вязанием возле окошка. Она сидела там словно глухая и слепая. Всего один взгляд на меня и бросила, когда порог переступал.

— Чего, родимый мой?

— Ты тело калечной обмывала. Было там такое?

— Было, сынок. Было.

— Было ли оно или не было, — губы старосты изобразили упрямство, — а только прав Иварёк. Мы ей милость оказали. Привезли её за нашим графом едва живую. Безрукую, без глаза. Такая тебе молодому только в обузу была бы!

— То есть Правила Крови вы блюсти отказываетесь?

Не буду вдаваться в подробности всего разговора. Скажу только, что по итогу моя голова стала болеть совсем нещадно, но зато я силой своего разума получил не только несколько медных монет и мешок с парой пёстрых горланистых куриц, но и смог отвязать Элдри от Позорного столба. Никто не чинил мне препятствий. Даже когда я потребовал дочку старосты снять с себя пояс Ванессы («распоясать девку» считалось сродни преступлению), крестьяне злобно смотрели, но молчали.

И правильно делали, что не лезли ко мне!