Но Лотта больше не идеал девственной, безгрешной матери, которой он поклонялся, как Богородице. Она вышла замуж и пробудилась сексуально. И хотя она верна своему мужу, то, что это больше не неопытная девственница, снимает подсознательные запреты Вертера. Ему не надо лишать ее девственности: это уже произошло. В браке с Альбертом Лотта раскрылась как женщина и теперь очень привлекает Вертера. То, для чего у него раньше не было слов, – не из-за Лотты, а из-за собственных внутренних запретов, – он теперь признает мужскими чувствами. В то же время бессознательно Вертер понимает, что на самом деле ничем не рискует: Лотта верна своему мужу и не позволит влюбленному перейти последнюю границу. Вертер мечется: сильное либидо влечет его к Лотте, а страх близости удерживает на расстоянии. Здесь снова проявляются шизоидные черты его характера – дистанция против слияния, то, что в современной психотерапии называется классическим конфликтом близости и дистанции.
Лотта, абсолютно здоровая, нормальная женщина, от такого общения устает: она не понимает, что Вертер видит в ней не человека, а только идеал. Если бы речь шла о Лотте как человеке, Вертер считался бы и с ее потребностями, однако он по-прежнему занят тем, чтобы разобраться в своих: хочет он полной близости с Лоттой – или все же дистанции? А поскольку сам он принимать решения не может, то своим поведением бессознательно провоцирует Лотту поддерживать границы. Поэтому она отказывает ему и просит приходить реже, но все же оставляет для него лазейку: он по-прежнему может с ней видеться, просто не так часто, как раньше.
Таким образом, решение остается за Вертером, хотя границы уже четко обозначены. Лотта хочет дружеских отношений, а Вертер совершенно не понимает, хочется ли ему дружбы, секса или того и другого вместе. Этот конфликт он разрешить не в силах – и поэтому стреляется. То, что для самоубийства он использует пистолет Альберта, можно истолковать как глубокий символ мести. В Альберте он видел противника, с которым не хотел вступать в открытое соперничество: тот мог выиграть битву за Лотту. Однако, выиграй ее Вертер, ему бы пришлось пожертвовать идеальным образом возлюбленной. Поэтому он пытается переложить часть вины на Альберта, застрелившись из его пистолета. Вероятно, Вертер надеялся, что Лотта будет винить Альберта и брак окажется в серьезном кризисе: раз уж Вертер не может быть с Лоттой, пусть у нее и другого мужчины не будет. Хорошо, что у страдальца все-таки хватило порядочности убить себя, а не Лотту или Альберта.
Прежде всего, они с психотерапевтом занялись бы анализом конфликта близости и дистанции и выявлением его причин. Затем эмпатичная женщина-психотерапевт (а Вертер был бы классическим кандидатом на прохождение психотерапии у женщины, поскольку с ней мог наилучшим образом отработать свои проекции в отношении противоположного пола), возможно, дала бы ему обратную связь по поводу того, как его поведение воспринимает Лотта. Вертеру пришлось бы столкнуться со своими истинными желаниями. Возможно, молодой человек признал бы свои яркие суицидальные склонности и ради собственной безопасности прошел бы лечение в психиатрическом учреждении закрытого типа. После такой кризисной терапии можно было бы продолжать работу с психотерапевтом: какие реалистичные цели юноша, собственно, преследует? Как он представляет свою дальнейшую жизнь? Все это так и остается для Вертера совершенно неясным, он лишь бесцельно плывет по течению, находясь во власти идеалов, и возносит их так высоко, что они остаются недостижимыми.
Это и правда интересный вопрос. Первое, что можно предположить, – Вертер мог бы стать более зрелым, если бы снял Лотту с пьедестала и увидел в ней желанную женщину. Однако, если отбросить условности того времени, когда разводы были невозможны, и представить такую ситуацию в наши дни, для Вертера мало что изменилось бы.