На другой день, 25 мая, в мэрии XI округа собрались 22 члена Коммуны и Центрального комитета Национальной гвардии. Обсуждают положение, которое все более безнадежно. Коммуна зажата теперь на небольшом куске восточной части Парижа, в рабочих кварталах города. Площади Бастилии и Шато д’О становятся важнейшими опорными пунктами борьбы. Обсуждается вопрос о подозрительном посредничестве посольства Соединенных Штатов с целью заключения «перемирия». Некоторые готовы согласиться на это предложение. На деле речь шла о том, чтобы побудить коммунаров сдаться немцам, которые передали бы их версальцам. Но, к счастью, благодаря бдительности простых коммунаров удалось избежать опасной западни.
А в это самое время яростный, еще небывало ожесточенный бой идет на площади Шато д’О. Вокруг шквал огня, снарядов и пуль. Тяжело ранен отважный Брюнель. Полковнику Лисбону снаряд раздробил обе ноги. Было около семи вечера, когда здесь показался Делеклюз. Старый революционер, больной и слабый, понял, что конец близок. Будучи не в состоянии сражаться, он все же решил выполнить свой долг и умереть. Худой старик с седой головой, опоясанный красным шарфом члена Коммуны, идет в самый огонь, и множество пуль пронзают его тело…
В начале этого рокового дня Делеклюз обратился к тем, кто еще остался из руководителей Коммуны, с просьбой передать обязанности военного делегата другому. И сразу прозвучало имя Эжена Варлена. Если у некоторых и мелькнуло выражение изумления, то это было связано с пронзившей их мыслью: а почему же они раньше не догадались сделать это, не заметили такого очевидно необходимого решения, которое теперь, увы, не могло быть ничем иным, кроме достойного финала трагедии Коммуны.
Не сказав ни слова, Варлен немедленно берется за дело. Территория Коммуны так мала, так немного у нее теперь защитников, и так мало времени осталось ей существовать! Но забот от этого не меньше. Программа нового военного делегата проста: драться до конца! Все требуют подкреплений, снарядов, патронов, а их нет. Варлену нечего дать последним защитникам Коммуны, кроме своего мужества. Вот один из оперативных документов того дня, записка Варлена Ферре, руководившему невдалеке жестоким боем:
«Гражданин Ферре!
Я не могу сейчас прислать вам подкреплений, но держитесь во что бы то ни стало. Полковник и штаб 11-го легиона возвращаются в свой округ.
3 ч. 25-го.
В мэрии невообразимый шум, непрерывно приходят люди и требуют невозможного: подкреплений! С трудом удавалось установить расположение батальонов и баррикад. Варлен, уже несколько суток не смыкавший глаз, даже в этих немыслимых условиях остается олицетворением порядка и выдержки. Ему, во всяком случае, удается предотвратить возникновение паники и хаоса. А главное, бойцы на баррикадах знают, что командует Варлен, а они верят ему.
Приводят контуженного Лео Франкеля. Ему помогла добраться сюда член Интернационала, руководительница парижских коммунарок, молодая русская женщина Елизавета Дмитриева, знаменитая своей смелостью и необыкновенной красотой. Приносят тяжело раненного Вермореля. Этот талантливый журналист, неугомонный пропагандист социалистических идей, никогда раньше не походил на человека, способного воевать. Его внешность семинариста, неловкость, его смешная фигура не вязались с понятием воинской доблести. Но именно он в последние дни Коммуны проявил поразительную смелость и предприимчивость. Он лежит на диване и вдруг, открыв глаза, видит перед собой Ферре, активного деятеля «большинства» Коммуны, с которым он, представитель социалистического «меньшинства», так яростно спорил, отвергая обвинение в «трусости».
— Вы видите, — говорит Верморель, — меньшинство умеет умирать за революцию…
Ферре бросается к Верморелю и обнимает его. А ведь в самом деле, здесь вместе с Варленом немало людей из «меньшинства», из Интернационала, таких, как Жунд, Франкель, Тейс, Камелина. Все, впрочем, как будто забыли недавние споры и разногласия. Один из французских знатоков истории Коммуны, Эмиль Терсен, описывая события 25 мая 1871 года, подчеркивает: «…Особенно выделялись своим мужеством и энергией члены бывшего «меньшинства». Все время, пока Коммуна стояла у власти, совесть социалистов удерживала их от излишних жестов и слов, от бесполезных театральных выходок; она побуждала их действовать конкретно и практически целесообразно. И та же социалистическая сознательность привела их теперь на передний край борьбы, последнее доступное для них поприще».
Пожалуй, ни к кому из французских членов Интернационала не подходят так точно эти слова, как к Эжену Варлену.