Герои Коммуны

Я проникаюсь почтительной жалостью к этой печали, которую Делеклюз не может скрыть. Больно смотреть, как он старается прибавить шагу, чтобы поспеть в ногу с федератами. Его убеждения страдают, и он задыхается, обливается кровью в своем желании присоединиться к стремительному движению Коммуны…

Его закаленное дисциплиной сердце не выдержало, и из глаз его брызнули слезы; он поспешно подавил их, но они все же смягчили металлический блеск его взгляда и приглушили голос, когда он благодарил меня за мои объяснения. Я принес их ему с тем уважением, с каким молодой обязан старику, которого он, не желая того, обидел и… заставил плакать».

В словах Валлеса сквозит обвинение Делеклюза в претенциозности и в стремлении к личному выдвижению. Это мнение полностью расходится с многочисленными свидетельствами противоположного смысла, высказанными как друзьями, так и врагами Делеклюза. Один из последних, в частности некий Корбон, заявлял: «Делеклюз объединял в себе две очень различные особенности характера: он был одновременно очень скромен и очень претенциозен в отношении своих идей». Другой его враг, министр Наполеона III Эмиль Оливье, который часто служил мишенью жестоких нападок Делеклюза, называл его среди людей, заслуживающих восхищения «своими личными добродетелями и бескорыстием своей жертвенной жизни».

Что касается дружественных оценок, опровергающих Валлеса, то их бесчисленное множество. Например, Михаил Бакунин различал два типа якобинцев: «якобинских адвокатов и доктринеров типа Гамбетты» и «искренних якобинских революционеров, героев, последних подлинных представителей демократических идеалов 1793 года». Русский революционер помещает во главе этих «великих якобинцев… естественно, Делеклюза, великую душу и великий характер».

Анри Рошфор с полным основанием называл Делеклюза «самым чистым из чистых». Но убедительнее всего о величайшем личном бескорыстии Делеклюза говорит сама его жизнь. Вспомним, например, его постоянное отступление на второй план и выдвижение вперед Ледрю-Роллена. К счастью, теперь этому окончательно придет конец; как и следовало ожидать, Ледрю-Роллен оказался в стороне от Коммуны.

Делеклюз решительно пошел под ее знаменем, хорошо сознавая предстоящие ей невероятные трудности и не заблуждаясь в отношении исхода борьбы. Конечно, в своих выступлениях, официальных документах Делеклюз страстно призывает к борьбе за победу. Он внушает веру в будущее защитникам Коммуны, подает им пример твердой уверенности. Он достойно выполняет долг одного из ее вождей (а рядом с ним можно поставить разве только Варлена), хотя знает, что ему, как и всем коммунарам, грозит гибель. Он пишет в частном письме 28 марта: «Наконец-то Коммуна образована. В октябре это, возможно, спасло бы Париж и Францию. Но произойдет ли это теперь?..»

Коммуна начинает жить, действовать, управлять, бороться. Делеклюз играет огромную роль в ее деятельности, предопределяемую его авторитетом, его способностями и постами, на которые его назначали. С 29 марта Делеклюз входит в комиссию по внешним сношениям, а начиная с 3 апреля, кроме того, и в главную, исполнительную, комиссию.

Если в первые дни после 18 марта у Делеклюза были какие-то надежды на возможность компромисса с Версалем, а об этом думали все, то вскоре эти иллюзии рухнули. Делеклюз особенно остро переживал трагическую неудачу массовой вылазки коммунаров 3 апреля, гибель их командиров Флуранса и Дюваля. Именно он показал в ответ на их зверское убийство версальцами пример революционной твердости, решительности и смелости. Он предложил Коммуне принять знаменитый декрет о заложниках. Мягкость, нерешительность, абстрактная гуманность — многих членов Коммуны стоили ей очень дорого. Делеклюз, человек поразительного человеколюбия, испытывавший непреодолимое отвращение ко всем формам насилия, нашел в себе достаточно твердости, диктуемой железными законами революции, чтобы потребовать принятия этого самого сурового декрета Коммуны. В данном случае пригодилась его якобинская закалка. Декрет, принятый 5 апреля, гласил: «Казнь каждого военнопленного или сторонника законного правительства Коммуны немедленно повлечет за собой казнь тройного числа заложников». В первое время этот декрет сдерживал зверства версальцев и спас от гибели многих коммунаров.

6 апреля Делеклюз возглавил всенародные торжественные похороны жертв неудачной вылазки. Из больницы Божон вынесли больше сотни черных гробов погибших национальных гвардейцев. Они были установлены на три огромных катафалка, запряженных восьмерками лошадей. Шествие направилось через весь Париж по Большим бульварам на кладбище Пер-Лашез. Впереди с обнаженной седой головой шел Делеклюз, опоясанный красным шарфом члена Коммуны. Мерно гремели обтянутые крепом барабаны, скорбно звучала похоронная музыка, заглушая рыдания вдов и сирот. Двести тысяч человек участвовало в траурном шествии. В этот день Париж до конца осознал грозный характер борьбы, которую ему предстояло вести.