Герои моего времени

Вода Невы, как будто услышав наш с Борисом разговор, тоже потемнела, нахмурилась. В этот вечер волны Невы были особенно густыми, глубокого стального оттенка, так что казалось, воздух был насыщен приторным запахом прокатного металла. И вся река напоминала огромный зеркальный прокатный лист, уносящий на себе отражения звезд, прибрежных петербургских красот и наши переживания в далекие моря.

От созерцания этой объективной сущности, подвластной Богу, от любования своевольной стихией, которая сама может за себя постоять, действительно становилось легче. Борис Александрович освободился от нахлынувших на него страхов и даже заулыбался, когда мы вышли на Дворцовую площадь. Красота утешает, возрождает, вразумляет наши недоверчивые сердца, забывающие народную мудрость: «Человек предполагает, а Господь располагает». На Дворцовой площади лучше всего понимаешь, что такое Божий промысел: не иначе — Господь «расположил», чтобы Санкт-Петербург выстоял в страшных испытаниях, сохранился в великой архитектурной целостности. Невозможно представить, как во времена большевистских погромов и фашистской блокады сохранились эти символичные сооружения — Исаакиевский собор, Зимний дворец, Александрийский столп с ангелом-хранителем! На все воля Божья, — подумал я и удивился, услышав от Орлова:

— Да, действительно, на все Божья воля.

По площади мы шли молча. Здесь как в храме, громко разговаривать было неприлично, тем более поздним вечером, который услышал нас, наши переживания и ответил, и подбодрил красноречивыми символами.

Под аркой Главного штаба Борис Орлов оглянулся назад и, указав рукой на Адмиралтейство, произнес гулким шепотом:

— Вот здесь моя альма-матер была.

— Почему была, Борис Александрович? — в полный голос спросил я.

— Сейчас Высшее военно-морское инженерное училище имени Ф. Э. Дзержинского, в котором я учился, выселено из этих стен, а сюда переведен из Москвы Главный штаб Военно-морского флота России. Видите, над зданием развевается Андреевский флаг, он символизирует присутствие высшего военно-морского командования.

— Жалеете?

— О чем?

— Что училище переехало.

— Да мне-то жалеть нечего. Я свое получил, учился здесь, в самом центре нашего славного города, напитался великой его историей и военно-морской традицией. Для современного учебного заведения это здание уже, конечно, не подходит. Это почти музей. И то, что сюда переехало руководство Военно-морским флотом из Москвы, считаю правильным. Символичным! Скажу по секрету, специальный факультет, который я окончил, остался пока в здании Адмиралтейства, и курсанты продолжают здесь учиться.

Как будто в подтверждение нашего возвышенного разговора неожиданно, словно из глубины небес, раздался пронзительный звук. Через равные промежутки времени он повторялся и повторялся, охватывая дали, проникая в наши сердца, наполняя их верой и надеждой.

— Наверно, это колокола Исаакиевского собора? — то ли утвердительно, то ли вопросительно сказал я.

— Нет, этот колокола Казанского собора, — опять шепотом ответил Борис Александрович.

Перезвон нарастал, наполнялся новыми гармониками, становился многозвучным. Колокола весело перезванивались, как будто переговаривались, спорили, соглашались, постепенно их разные по тембру голоса сливались в единое симфоничное звучание, возвещающее время молитвы. Где-то вдалеке, на Екатерининском канале, заговорили колокола «Спаса на Крови». Они были от нас далеко, поэтому их колокольная симфония казалась глуше, смиреннее, трагичнее. Да это и объяснимо — ведь это были колокола храма «на крови».

Какая великая музыка! Действительно, хочется поднять к небу глаза и молиться. Борис Александрович перекрестился и блаженно вздохнул. Наверное, про себя прочитал молитву.

— А Вы, Борис Александрович, верующий человек? — поспешил я, находящийся на грани веры и неверия, задать ему этот значимый для меня’ вопрос. Как будто не слыша меня, Борис произнес:

Возрождает Господь колокольные звоны,
Оживают и вера и святость в словах.
Покаянная скорбь.
Горько плачут иконы,

Словно старые матери, в русских церквах.

Прозреваем и в белые храмы приходим,
Черный грех из души прогоняем крестом.
Горько плачут иконы о русском народе —
Блудном сыне, пришедшем в родительский дом.

Искушенье народа — нет хуже напасти:

Продается душа, чтобы тешилась плоть.
Квартиранты Кремля не управились с властью —
Православною Родиной правит Господь!

Я молчал. Орлов продолжил:

— Кто-то мне сказал — «нет плохих звонов, есть плохие звонари, нет плохих колоколов, есть плохие литейщики». Все колокола освящены, они словно звучащие иконы.