Герои – моя слабость

Возможно, если бы Энни проводила на острове больше времени, то знала бы, можно ли верить словам Марии, но она терпеть не могла это место и не показывалась здесь уже одиннадцать лет, с тех пор как ей исполнилось двадцать два.

Луч фонарика обежал спальню матери. Большая фотография в раме, изображающая изящную резную спинку кровати итальянской работы, служила спинкой двуспального ложа Марии. Два гобелена из вареной шерсти, купленных, похоже, на распродаже остатков в каком-нибудь магазине «Все для дома и сада», висели возле двери в гардеробную. Комната еще хранила знакомый запах матери – аромат малоизвестного японского мужского одеколона, стоившего целое состояние, так трудно было его достать. Энни вдохнула тонкий аромат. Она хотела бы почувствовать скорбь, как всякая дочь, потерявшая мать чуть больше месяца назад. Но ощущала лишь безмерную усталость и опустошенность.

Энни отыскала алую шерстяную накидку матери и пару толстых вязаных носков, прежде чем снять с себя одежду. Навалив на кровать все одеяла, какие только смогла найти, она забралась под лежалые простыни, выключила фонарь и заснула.

Энни даже не надеялась, что сумеет снова согреться, но когда около двух часов ночи ее разбудил приступ надсадного кашля, она обливалась потом. Ребра болели, словно их раздробили кувалдой, голова раскалывалась, а горло горело, как обожженное. Вдобавок ужасно хотелось в туалет, а в доме без воды это серьезная проблема. Когда кашель наконец унялся, Энни выбралась из-под одеял. Кутаясь в алую накидку, она зажгла фонарь и, цепляясь за стены, чтобы не упасть, побрела в сторону ванной.

Свет фонарика она направила вниз и потому не могла видеть свое отражение в зеркале над старомодной раковиной. Впрочем, Энни хорошо знала, что увидела бы в нем. Длинное бледное лицо, изнуренное болезнью. Острый подбородок, большие ореховые глаза и буйную гриву кудрявых светло-каштановых волос, торчащих во все стороны. Такие лица нравятся детям, но большинство мужчин находит их не столько привлекательными, сколько необычными, своеобразными. Лицо и волосы достались Энни от неизвестного отца. «Он был женат и не хотел даже слышать о тебе. Теперь, слава богу, его уже нет в живых». Вот и все, что знала о нем Энни. Фигурой она пошла в Марию: высокая и тощая, с костлявыми запястьями и локтями, с большими ступнями, узкими ладонями и длинными пальцами.

«Чтобы стать актрисой и добиться успеха, нужно обладать или редкостной красотой, или ярким талантом, – говорила Мария. – Ты довольно хорошенькая, Антуанетта, и ты одаренный имитатор, но мы должны быть реалистами».

«На самом деле мать никогда тебя не поддерживала», – констатировала Милашка банальную истину.

«Я готов стоять за тебя горой, – тотчас заявил Питер. – Я всегда буду преданно заботиться о тебе и любить тебя».

Обычно романтические уверения Питера всегда вызывали у Энни улыбку, но нынче ночью она могла думать лишь о бесконечной пропасти, разделявшей мужчин, которых она выбирала, и вымышленных героев ее любимых романов. Такая же непроходимая бездна пролегла между ее реальной жизнью и той, что она себе воображала.

Несмотря на яростные возражения Марии, Энни получила диплом театральной школы и провела последующие десять лет, проходя бесконечные пробы. Она участвовала в показательных спектаклях и шоу, играла в любительских театрах и даже исполнила несколько характерных ролей в авангардных пьесах на сцене крошечного экспериментального театра. Не густо. Минувшим летом она взглянула наконец правде в глаза. Мария была права. Энни неплохо выступала в амплуа чревовещателя, но в актрисы не годилась. После десяти лет, потраченных впустую, она осталась ни с чем.

Найдя бутылку женьшеневой воды, каким-то чудом не превратившейся в лед, она сделала глоток. Горло тотчас обожгло болью. Взяв бутылку с собой, Энни вернулась в гостиную.

Мария покинула коттедж еще летом, незадолго до того, как у нее обнаружили рак, и с тех пор не возвращалась сюда, но пыли в комнатах скопилось не много. Должно быть, смотритель все же выполнял часть своих обязанностей. Жаль, что он ограничился лишь малой долей.

Куклы лежали рядком на ярко-розовом викторианском диване. Куклы да видавшая виды машина – вот и все, что у нее осталось.

«Не совсем», – напомнила Милашка.

Верно. Оставался еще неподъемный долг, висевший над Энни. Долг, скопившийся за последние полгода жизни Марии, когда дочь старалась исполнять малейшую прихоть матери.

«И добиться наконец от мамочки одобрения», – съязвил Лео.

Энни принялась освобождать своих актеров от пластиковых чехлов. Пять внушительных фигур в два с половиной фута длиной с вращающимися глазами, подвижными ртами и съемными ногами. Подняв Питера, она скользнула рукой к нему под рубашку.

«Как ты прекрасна, моя дорогая Милашка, – заговорил он чарующим густым басом. – Женщина моих грез».

«А ты лучший из мужчин, – мечтательно вздохнула Милашка. – Сильный и бесстрашный».

«Исключительно в воображении Энни, – возразила Плутовка с необычной для нее враждебностью. – Без нее ты такой же никчемный, как и остальные ее бывшие дружки».