Герой на подработке. Без царя в голове (СИ)

Лицо её подобно маске.
Последней маске. Восковой.
Невинности отбросив сказки,
Она престала быть собой.
Я вижу суетное тело,
Но в теле этом нет души.
И посерело, потускнело
Нутро её.
Сказать: «Дыши»
Желал бы каждый её знавший.
…Вот только все они мертвы.
И оттого себя пропавшей
Чует она.
На сердце швы
Скрепляют язвенную рану.
И ране этой боль терзать,
Покуда всю себя обману
Она продолжит посвящать.

…Я не виновен в её горе.

Я не готов её спасать.
Пускай продолжит жить во вздоре!
Пускай продолжит угасать.

Я поразмыслил и с краю листа приписал рядом с двумя последними строками другие:

Но помогу. Иначе вскоре
И сам я не смогу дышать.

К сожалению, вычеркнуть ранее написанное я не мог. Тогда я думал так. Изменить слова было уже невозможно, ибо иначе дальнейшее повествование стало бы только моей выдумкой.

Прекрасной и нежной выдумкой, похожей на сладкий поцелуй незнакомки, имя которой — Жизнь.

Как мне хотелось покоя после такой-то встречи! Однако, может, судьба и была в этот зимний день милостива к кому-то, но вот я по полной вкусил всю её щедрость на издевательства. И мне довелось стать свидетелем ещё одной пакостной сцены.

Однако, прежде чем она произошла, я споткнулся о камень возле дома, облюбованного Данрадом для проживания Стаи, и сапоги, которые были приобретены мною менее года назад как неснашиваемые, приказали долго жить. Подошва правого раззявила рот, заставляя меня выругаться. Выругался я очень эмоционально. Зато хотя бы липкий эмоциональный груз из-за встречи с Гердой немного отпустил. Но, как бы то ни было, идти стало крайне неудобно. Носок быстро промок, ступня продрогла и замёрзла, так что я не стал обходить дом, чтобы попасть к парадному крыльцу, а постучал в окно, и дождался пока Сокол откроет засов на задней двери. Лучник не стал ерепениться, что великий Драконоборец де запретил так в дом входить, и потому я вошёл внутрь в состоянии более спокойном, чем мог бы.

— Чего не обойти-то было? — всё же задал вопрос соратник.

Я хмуро глянул на него и, стащив с ноги рваный сапог, поглядел через голенище в дыру на подошве.

— А, — сразу понял тот.

— Прежним пять лет сносу не было! — пожаловался я, не стерпев. — И служили бы они мне и служили, если бы сменить не решил.

— Сохранил старые? А то босиком придётся.

— Нет. На них вся краска слезла, Элдри их и выкинула… Кстати, а где она? И где Матёрый?

Девочке, понятное дело, я по улицам строго-настрого без своего общества запретил бродить, но она и сама уже достаточно насмотрелась на разные города, чтобы Йордалль чем-либо смог её привлечь. А потому легко согласилась сидеть дома и мирно заниматься хозяйством. Элдри безропотно никуда не выходила, занималась тренировками в магии, прибиралась и готовила еду, как умела.

…И умела готовить она, к моему прискорбию, очень плохо. Но ведь и правда, много ли навыков в кулинарии можно получить от Стаи?

Вот Сокол и Браст были оставлены на дежурство. И дежурство это заключалось в том, чтобы не пустить в дом какого воришку да приглядеть за конями, стоящими под сооружённым возле главного входа прямо на улице навесом, к столбам которого были прибиты доски, имитирующие изгородь.

Собственно, этими двумя обстоятельствами и обуславливался мой вопрос, куда же запропастились Браст и Элдри.

— Да они лошадок почистить пошли.

— Понял.

— Чего с сапогами делать будешь? У Адмирала вроде были запасные, но по его вещам лучше бы не шарить без него. Осерчает.

— Да и не надо. У меня мои парадные ещё есть, — припомнил я и пошёл в свой угол комнаты.

Там расположились, совсем рядом, две лежанки. На одной из них лежал игрушечный медвежонок. Из тельца игрушки торчала иголка с ниткой, а рядом валялись две крупные деревянные пуговицы. Чернильный кривой рисунок в виде глаз на них намекал, что Элдри решила не только заняться починкой, но и желает как-то украсить любимца.