Герой на подработке. Ищи ветра в поле

– В четырнадцать всё переменилось. Мы были очень дружны с Розалин, но тогда на лето приехали её дальние родственники с тремя сыновьями. Мы не видели их три или четыре года и очень обрадовались их приезду. Мы помнили, как веселились детьми и ждали продолжения игр. Вот только за это время их старшему сыну стукнуло шестнадцать, и он вышел из возраста безобидных забав. От прежнего милого мальчика не осталось следа. Он сразу дал понять, где моё место. Что я вне его круга. И такой скромной девочке, как я, было невозможно дать ему отпор… Розалин из-за этого сначала разозлилась, вступилась, но вскоре и сама начала подтрунивать надо мной. Насмешки становились всё грубее. Они требовали унизительные вещи и на мой робкий отказ последовал первый строгий выговор от моих господ. Он же дал начало вседозволенности. Наконец, тот парень просто-напросто подловил меня в саду, когда я пряталась там от всех, и снасильничал. На жалобу и слёзы мне запретили позорить гостя и на другой день отправили работать горничной в городской дом. Там я родила мальчика, которого от меня сразу же забрали, – Марви перестала глядеть в кружку и пристально посмотрела на Браста. – Ты можешь обхохотаться Матёрый. Но если бы не такой же сильный непрекращающийся ливень, как сейчас, то вряд ли бы редкая шрай‑ханская вишня погибла бы. Её не пришлось бы выкапывать. И я не увидела бы разлагающийся труп своего ребёнка. Я бы повторила путь своей матери. Вела бы себя тихо и пристойно. Кротко. Глядя на меня, ты бы морщился и говорил, что с этой девахой связываться не стоит. Она точно не даст.

– Не думаю, что ты тогда была тихоней.

– Была, Матёрый, была… Но я подожгла дом своих господ так, что от него только пепел остался. А затем ушла, оставив в этом пепле всё своё прошлое. Сейчас той меня нет.

Никто не понял как, но вдруг возле руки Браста в дерево стола воткнулся узкий нож. Кому он принадлежал, понятно было всем. А потому мы уставились на Марви, с трудом поднимающуюся из-за стола. Женщина основательно перепила, но стало это понятно только сейчас. Говорила она на удивление ровным голосом.

– Так что, прежде чем говорить с такой тварью как я, запросто покромсающей любого громилу в любой подворотне, подбирай-ка слова повежливее. Хорошо?

Она ласково потрепала его по волосам.

– И как такой душечке откажешь?

– Никак, Матёрый. Никак, – сказала женщина, а после весело хихикнула и фривольно села к нему на колени.

Низенькая Марви не была красавицей. У неё было пухлое лицо и грудь девочки‑подростка. Она завершила годы юности, вошла в зрелость. Её кривой, видимо некогда сломанный, нос портил внешность. Русые волосы чуть ниже плеч висели сальными патлами. Однако лёгкость поведения и своеобразный шарм не позволяли замечать таких недостатков. И поневоле я ею залюбовался.

– А мне, сука, было бы интересно усечь, где наш Морьяр так прямо сидеть навострился. Словно палку в хребет через жопу засунул! – подтолкнул интерес окружающих Данко.

– Давай-давай. Колись уже! – постарался подбодрить меня Окорок.

Несомненно, я был недоволен. Я не любил мыть лицо, не любил всякие хитроумные железки, которыми принято засовывать в рот пищу, не понимал к чему нужно периодически стирать свою одежду и… и тем более не признавал расчёсывания.

– Скоро? Надоело.

– Почти. Потерпи, Арьнен.

Зеркала в нашей комнате не было, но, глядя под ноги, я искренне сомневался, что на моей голове осталось хоть что-то. Пол покрывал толстый слой чёрных волос различной длины.

– Хватит. Не трогай меня!

– Погоди.

– Не трогай меня!

– Ещё секунду! Вот. Наконец-то, – довольно выдохнула Эветта, отстригая от пряди моих волос последний фрагмент массивным, но очень острым секатором, унесённым ею из оранжереи. – Теперь хоть на человека похож.

– Да? Тогда я могу постричь и тебя.

Мы обитали вместе почти три месяца, и я уже мог предложить нечто подобное Эветте. Раз стрижка делала людей на людей похожими, то почему бы не сделать для этой девочки тоже самое?

Однако она категорично отказалась.