Герои остаются в сердце (СИ)

– Нет, лохушка, – задумчиво произношу я. – Давай лучше дома конфет поедим.

– Нет, лохэсса, – возражает дочь. – Лохэсса-поэтесса , – начинает она вдохновенно импровизировать.

Мы отражаемся друг у дружки в стеклах очков – обе растрепанные, настоящие лохудры. Нам вдруг ни с того, ни с сего становится весело. Все-таки, это здорово, что малютка  подросла.

– А ты не  забыла, что  послезавтра родительское собрание? – спрашивает она, серьезно глядя мне в глаза. – И еще мне рабочие тетради нужны по «Окружающему миру», математике и английскому. А для гимнастики – новые булавы.

Я понимающе киваю. Начало учебного года – это большое испытание для всех родителей. В отделе «Учебная литература» с каждым годом все больше книжек, а вот заставить ребенка учиться становится все сложнее. На родительском собрании главный вопрос – финансовый. Пять тысяч с учетом инфляции, прикидываю я в уме.

Веранда, на которой мы сидим, оформлена в китайском стиле. Антураж дачной жизни, в котором были выполнены интерьеры этого ресторана после его открытия, уже не в моде. На даче надо работать самому, а кому это сейчас надо, когда полно работящих гастарбайтеров? Все наши соседи по даче теперь предпочитают отдыхать. Что же до меня, то наша дача –  это единственное место, куда можно эмигрировать хотя бы на три месяца в году.

У нашей калитки растет раскидистый клён, а на задах участка – высокий старый тополь. На его верхушку любят садиться какие-то крупные птицы – может, орлы, а может, соколы. На закате тополь становится сначала медным, а потом золотым. В июне он сбрасывает с себя  пушистые сережки, а осенью облетает раньше других деревьев. Время клёна –  с середины сентября  до начала октября. В начале осени его листва отливает пурпурным, а потом становится золотой. В конце октября он роняет на землю  свои «вертолетики», и весной мне приходится вырывать проросшие семена из-под фундамента.  Деревья как будто перекликаются и каждую весну зовут меня к себе.

Я звоню отцу на дачу, чтобы попросить у него денег, но начинаю разговор издалека.  Это так унизительно – одалживать у родителей в сорок шесть лет!

– У нас все нормально, – докладывает мне отец, не дождавшись вопроса. – Два дня назад молния попала в клён, и у него отломилась большая ветка. А тополь мы вчера спилили. Решили не рисковать, а то еще свалится на соседей. Альпинистов вызывали, они его по частям пилили. Да, сегодня пылесосил и нашел твою золотую браслетку. Стал выбивать пылесос и нашел ее.  Она порвалась, но починить можно.

У нас тоже все нормально. Мы живы-здоровы. Попросить пять тысяч на прожиточный минимум у меня не поворачивается язык, но отец уже понял цель звонка. Он обещает заехать на днях, как только справится с деревьями.

– А знаешь, как по-английски будет «лох»? – снова пристаю я к дочери, убирая в сумку мобильник.

– Ну? – равнодушно спрашивает любительница десертов.

– Лузер или дауншифтер, – решительно встаю я из-за стола и тащу ее к метро.

Единственный  предмет, по которому пока не нужно рабочих тетрадей – «Основы религиозных культур и светской этики», сокращенно ОРКСЭ. Их еще почему-то не напечатали.

Дома меня ждет новое письмо от Саши. Он пишет, что был занят всю неделю, потому что возил детей на тренировки. Я отвечаю, что хорошо его понимаю, и спрашиваю про его собственные успехи в спорте. Он присылает свою фотографию с очередного пробега и специальную music for running. Я пытаюсь ее скачать, но мой завирусованный ящик отказывается.

«Купи себе i-pod», пишет Саша в очередном письме. Он еще не знает, что i-pod пишется по-русски «айпод». Отвечаю, что пока на это нет финансовых возможностей. Он пишет, что готов подарить его мне. «У Apple бесплатная доставка», – уточняет он. «Я не могу получить от тебя такой дорогой сувенир», – отшучиваюсь я. «Считай, что это гонорар за твои рассказы», –  настаивает он.

В конце концов, я соглашаюсь. Уж если тридцать лет назад я списывала у своего одноклассника физику, то почему бы сейчас мне не получить от него высокотехнологичный и совершенно бесполезный сувенир? Я пишу по-английски свой адрес. Улица, на которой я живу, названа в честь ученого, который остался в России после революции.

Через полчаса звонит Клёнов и диктует адрес училища, где будет присяга.

Я предлагаю ему сменить имидж, а для начала – купить другие очки. Вместо черных солнечных ему больше подойдут серые дымчатые. Так он будет выглядеть более представительно, а его детский взгляд не будет контрастировать с брутальной внешностью.

Дымчатые очки в тонкой оправе носят серьезные люди. Пойди, разбери, что у них за затененными стеклами – живые глаза или индикаторы роботов. Оптика – она и в Австралии меняет людей. А.В. обещает подумать.

Передаю ему содержание нашего разговора с врачом и прошу у него прощения, что напрасно воодушевляла. Я, честное слово,  не знала, что зрительный нерв не восстанавливается!

Он вздыхает:

– Ну что ж! Будем работать.

Я чуть не плачу:

– Прости меня, Л.! Я просто дурочка, которая хочет всех осчастливить.