Родзянко, как мы уже видели, 26 февраля начал бомбардировать Ставку телеграммами, в которых настойчиво пытался «выбить» из императора то самое «ответственное министерство», которое еще 4 февраля требовал у него виконт Мильнер, а 13-го — генерал Гурко. Но мнение Родзянко для императора по-прежнему значило мало. Только получив в половине восьмого две тревожные телеграммы от Беляева, сообщавшего о том, что мятеж продолжается и ликвидировать его могут только проверенные фронтовые части, император по-настоящему поверил в то, что петроградские события приняли угрожающий оборот. По итогам вечернего доклада было решено откомандировать в Петроград для прекращения бунта и беспорядков три роты Георгиевского батальона по охране Ставки во главе со старым знакомым Алексеева по Киевскому округу и Юго-Западному фронту — генералом от артиллерии Н.И. Ивановым, который назначался командующим Петроградским военным округом. Небольшое количество вверенных ему войск смущать не должно — роты Георгиевского батальона должны были взять под охрану Царское Село, а для непосредственного подавления мятежа от Северного и Западного фронтов в столицу отряжались по бригаде пехоты и бригаде кавалерии.
На первый взгляд все выглядело логично — подавлять бунт отправляли кавалера ордена Святого Георгия 2-й, 3-й и 4-й степеней, боевого генерала с огромным опытом, отлично проявившего себя еще при подавлении кронштадтских беспорядков 1906 года, пользовавшегося безграничным доверием императора. В действительности же 65-летний Иванов давно уже не годился на роль решительного полководца, который замирил бы столицу. «Алексеев, долго служивший с Ивановым, знал это лучше, чем кто-либо, — отмечал А.И. Спиридович. — И почему он провел это чисто военное назначение — является вопросом». Ответ на него прост: Алексеев заранее прекрасно знал, что Иванову поставленная ему задача в любом случае окажется не по силам.
Роты Георгиевского батальона, отряжаемые в распоряжение Иванова, также производили весьма внушительное впечатление — армейская элита, проверенные в боях офицеры и солдаты, каждый из которых имел самую почетную в русской армии награду. Но готова ли была эта элитная часть выполнять карательные функции? Ответ дает ее командир генерал-майор
69 И.Ф. Пожарский: он сказал своим офицерам, что в Петрограде приказа стрелять в народ он не отдаст, даже если этого потребует Н.И. Иванов…
С войсками, отряжаемыми с фронтов в Петроград, тоже внешне все обстояло благополучно. Всего в столицу должно было прибыть 50 тысяч опытных, закаленных боями и верных присяге фронтовиков, которые при умелом руководстве легко справились бы с вышедшими из-под контроля мятежниками. Северный фронт выделил 67-й пехотный Тарутинский и 68-й лейб-пехотный Бородинский, 15-й уланский Татарский и 3-й Уральский казачий полки, Западный — 34-й пехотный Севский и 36-й пехотный Орловский, 2-й гусарский Павлоградский и 2-й Донской казачий. Чуть позже к ним должны были присоединиться и части брусиловского Юго-Западного фронта. Все соответствующие приказы были Алексеевым отданы, и казалось бы, войска должны выступать с фронтов на подавление мятежа немедленно. Но ничего подобного не происходило. А.С. Лукомский в своих мемуарах пишет: «Насколько еще не придавалось серьезного значения происходящему в Петрограде, показывает, что с отправкой войск с Северного и Западного фронтов не торопились, а было приказано лишь “подготовить” войска к отправке». А.А. Брусилов сам запрашивал Ставку, можно ли уже отправлять эшелоны, и получил ответ от В.Н. Клембовского: «Только по получении от начштаверха особого уведомления». То есть отмашку должен был дать Алексеев лично. Заранее скажем, что части Юго-Западного фронта никакого «особого уведомления» так никогда и не дождались, а те полки, что наконец погрузились в эшелоны и двинулись на Петроград, до столицы так и не доехали — весть о свержении монархии застала войска в Луге, Пскове и Полоцке… То есть «торопились» на подавление мятежа они очень своеобразно. Случайно ли? Конечно же нет.