Герои, почитание героев и героическое в истории

Правда – душа всего того, что природа когда-либо брала под свое покровительство. Ах, разве одна и та же история не повторяется со всякой возвышенной истиной, которая когда-либо появилась на свет или которой еще предстоит появиться? Тело ее несовершенно; она свет в темноте. Нам она представляется воплощенной в логике, облеченной в чисто научные теоремы относительно вселенной, теоремы, которые не могут быть совершенными, которые однажды признаются несовершенными, ошибочными и должны умереть, исчезнуть. Тело всякой истины должно умереть, и все же в каждом таком теле живет душа, никогда не умирающая, бессмертно живущая, облекаясь то в одну, то в другую форму, вечная, как душа человека. Так поступает природа.

Внутренняя сущность какой-нибудь истины никогда не умирает. Природе нужно только, чтобы она отличалась подлинностью, истина была голосом, исходящим из глубины природы. То, что мы называем чистым или нечистым, не является перед судом природы решающим вопросом. Не то важно, сколько в тебе соломы, а то, сколько в тебе пшеницы. Чистота? Иному человеку мне хочется сказать: «Да, ты чист, ты достаточно чист, но ты – солома, бесчестная гипотеза, слух, мнимая ценность. Ты никогда не слышал великого сердца вселенной; ты не можешь быть назван ни чистым, ни нечистым; ты – ничто; с тобой природа не имеет ничего общего».

42. Ни один человек не живет, никого не задевая и никем не задетый; он должен обязательно проложить себе путь, толкаясь локтями. Жизнь его – борьба. Даже устрицы, кажется, приходят в столкновение с другими устрицами. Несомненно, что они должны наталкиваться на необходимость и трудности, они пробиваются не как совершенные, идеальные устрицы, а как несовершенные, действительно живые существа. Устрица должна быть знакома с известной степенью раскаяния, ненависти, некоторой долей малодушия.

43. Бедная природа человеческая! Разве движение человека вперед по пути истины не представляет собой падения за падением? Иначе и быть не может. В дикой жизненной стихии борется он, пробиваясь вперед. Он падает, и падает глубоко, – все снова и снова должен со слезами и раскаянием, обливающимся кровью сердцем вставать на ноги и продолжать борьбу. Лишь бы борьба его велась с верностью и несокрушимым упорством: в этом вся суть.

44. Есть много почтенных, беспорочных людей, которые все же немногого стоят. Невелика заслуга человека, сохранившего руки в чистоте, если он всю работу исполнял не иначе как в перчатках.

45. В живых существах изменения обычно происходят лишь постепенно, так что пока змея сбрасывает с себя старую кожу, под ней уже успевает образоваться новая. Немного ты знаешь про сожжение мирового Феникса, если думаешь, что он должен весь сгореть и предстать в виде кучи пепла, из которой чудом выбьется живая молодая птичка и полетит к небу. Ошибаешься! В огненном вихре вселенной творение и уничтожение идут рядом. В то время как пепел старого разносится ветром, уже таинственно ткутся органические нити нового, среди шума и вихря бушующей стихии раздаются звуки мелодичной предсмертной песни, заканчивающиеся звуками еще более мелодичного гимна воскресения. Да, взгляни собственными глазами в огненную вьюгу, и ты увидишь, что это так и есть.

46. Великая истина или по крайней мере одна сторона великой истины заключается в том, что человек сам создает условия своего существования и духовно, как и материально, сам кузнец своего счастья. Но эта же истина имеет и другую сторону. Окружающие обстоятельства – тот элемент, где человеку приходится жить и действовать, человек в силу необходимости заимствует у них свою окраску, одежду, внешний вид и во всех практических случаях жизни почти до бесконечности изменяется обстоятельствами. Так что в ином, не менее верном смысле, можно сказать, что обстоятельства делают человека.

Если нам поэтому следует настаивать на первой истине по отношению к нам самим, то, с другой стороны, нам необходимо помнить последнюю, когда мы судим о других людях.

47. На мирное житье в этом водовороте человеческого существования дитя времени не должно претендовать, тем менее, когда призрак отгоняет его от прошлого, а будущее представляется не чем иным, как тьмой, наполненной привидениями. С полным правом мог бы странник воскликнуть про себя: разве ворота счастья в сем мире не закрыты неумолимо перед тобой, разве есть у тебя надежды, которые не были бы неосновательными? И все-таки можно громко сказать или, если это лучше, подобно древнему греку, прошептать про себя: «Кто может глядеть в глаза смерти, тот не испугается теней!»

48. Разве мера страданий не является в то же время мерилом сострадания, на которое способен человек, мерилом его силы и той победы, которая предстоит ему? Наша печаль – оборотная сторона нашего благородства. Как велико наше отчаяние, так велики и наши способности, настолько мы и можем предъявлять свои требования. Черный дым, застилающий перед тобой мир, точно поднимаясь из ада, может истинной силой воли превратиться в пламя, в небесное сияние, поэтому не унывай!