Герой Рима (ЛП)

За воротами черепаха превратилась в сгорбленную кучку измученных мужчин. Валерий прислонился спиной к стене с закрытыми глазами. Он слышал возгласы одобрения, но ему было все равно. Он был жив. На данный момент этого было достаточно.

Он снял шлем и провел пальцами по влажным густым волосам, наслаждаясь ощущением прохладного воздуха на голове и шее. Пот ручьем бежал по его спине, и казалось, что он плавал в тунике. Кто-то сунул ему в руку бурдюк с водой, и он вдруг понял, как хочет пить. Когда он в последний раз пил или ел? Его мозг не хотел, чтобы он знал, но, когда он поднес кожу к губам, прохладная, затхлая жидкость, казалось, мгновенно впиталась в его мозг, и бурдюк опустел прежде, чем его пересохший от пыли рот успел извлечь пользу. Он открыл один глаз. Лунарис стоял над ним, очерченный силуэт на фоне солнца, которое все еще было низко и на востоке. Казалось невероятным, что с рассвета прошло меньше двух часов.

— Хлеб? — Рука, похожая на лопату, появилась из яркого света и протянула большой кусок грубого крестьянского хлеба. Он взял его и откусил, не обращая внимания на пшеничные зерна, твердые, как гравий, которые грозили сломать ему зубы.

— Еще воды, — пробормотал он и швырнул бурдюк в нависшую над ним темную массу.

Он знал, что они только оттягивают неизбежное, но все, чего он хотел, это лежать здесь, у этой стены, подставив лицо солнцу. Пусть кто-то другой будет командовать. Лунарис протянул ему еще один бурдюк, и он жадно выпил, на этот раз наслаждаясь ощущением воды во рту и позволяя ей медленно стекать в горло.

Он оглянулся на людей, которых привел с моста. Фалько спас их всех своей самоубийственной атакой. Толстый торговец, который едва помещался в своих доспехах, никогда не переставал быть солдатом. Никто из них не перестал. Что там сказал Фалько: «…ты встанешь на колени и будешь просить у меня прощения в конце» — ну, не сейчас и это еще большая жалость. Он с радостью сделал бы это, лишь бы разделить со стариком еще одну чашу вина. Он снова закрыл глаза, и его голова наполнилась вспышками событий, свидетелем которых он стал, но едва помнил. Бритт с гладием, застрявшим в его кишках, рычал, как собака, и пытался растерзать зубами человека, который его ударил. Безоружный ветеран, чье имя он так и не узнал, который протиснулся в брешь в строю и удерживал ее своим умирающим телом, пока его не изрубили. Матикас, фракиец, ускакавший на смерть, когда мог бы бежать, потому что Рим заплатил ему. Мертвы, все мертвы, но он жил. Почему? Его план никогда не заключался в том, чтобы сдерживать мятежников, а только в том, чтобы причинить им вред, и все же он чувствовал ужасное чувство неудачи. И чувство вины. Вины не было, он это понимал. Паулин и легат приветствовали бы его действия. Он был командиром, который использовал имевшиеся в его распоряжении силы, чтобы нанести максимально возможный урон врагу. Когда пришло время, он был достаточно силен, чтобы бросить их в пропасть. Ему хотелось плакать.

Но у него не было времени на жалость к себе. — Ты собираешься стоять там весь день или будешь отчитываться передо мной? — Он использовал стену, чтобы подняться на ноги. Это стоило усилий. Доспех на его спине, казалось, весил в три раза больше, чем обычно, а его тело чувствовало себя так, будто каждый дюйм плоти был в синяках.

— Думал, вы спите, господин. — Дупликарий усмехнулся, но его облегчение было очевидным. С него было более чем достаточно бремени командования. — Триста пятьдесят бойцов, если считать штатских, ветеранов-инвалидов и воров пайков из арсенала, не считая женщин и детей в храме. — Это удивило Валерия. Он думал, что все ушли с конвоем. Еще одна проблема, в которой он не нуждался. — Еды и воды хватит на неделю, если мы будем действовать осторожно. Оборонительные сооружения построены и укомплектованы в соответствии с приказом, но у нас осталось всего две сотни дротиков. — Число заставило Валерия вздрогнуть, хотя лицо его оставалось неподвижным. Он видел, насколько эффективными были копья на мосту. Они могли быть причиной того сколько они продержатся, несколько часов или дней. Лунарис продолжил. — Я пытался избавиться от убийцы цыплят, управляющего храмом, но он не хотел уходить. Ты мог слышать, как он ныл, когда ребята начали раскидывать припасы по всему его красивому убежищу и рвать занавески на бинты. Можно подумать, он должен быть благодарен за то, что мы здесь, чтобы спасти его от орд варваров, но он почти обвинил меня в измене. Богобоязненные хуже политиков.