Герои Смуты

В действительности отъезд князя Дмитрия Трубецкого объясняется изменившимся отношением к Трубецким царя Василия Шуйского. Царь вряд ли мог до конца простить им то, что они находились в приближении у Бориса Годунова. При первой же опасности столице от войска самозванца, выигравшего стратегически важную битву под Волховом и двинувшегося на Москву по калужской дороге, все старые страхи и недоверие царя Василия Шуйского обострились. 29 мая 1608 года он отправил свое войско во главе с князем Михаилом Васильевичем Скопиным-Шуйским на реку Незнань [227]. Однако оказалось, что Лжедмитрий II шел «не той дорогой», а в войске открылась некая «шатость». По сообщению «Нового летописца», обвинения посыпались прежде всего на князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского, Юрия Никитича Трубецкого и князя Ивана Федоровича Троекурова. Подозрения в том, что они «хотяху царю Василью изменити» привели к пыткам, ссылкам и тюрьмам; людей, чином поменьше, якобы замешанных в заговоре, казнили [228]. Родственник князя Дмитрия Трубецкого, князь Юрий Никитич Трубецкой, был отправлен в ссылку в Тотьму. С этого времени исчезает из разрядов и имя его отца, боярина князя Никиты Романовича Трубецкого, вскоре умершего. Нет упоминаний в разрядах о службе при дворе царя Василия Шуйского другого боярина, князя Андрея Васильевича Трубецкого. Значение этого дела явно выходило за пределы преследования нескольких аристократов. За каждым из тех, кого обвинили в участии в заговоре, стоял свой родственный круг. Вольно или невольно, опалы затрагивали еще и Романовых (князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский приходился зятем бывшему боярину Федору Никитичу Романову, ставшему ростовским и ярославским митрополитом), Салтыковых (князь Юрий Никитич Трубецкой был женат на дочери боярина Михаила Глебовича Салтыкова) и князей Мосальских (из этого рода происходила жена князя Ивана Федоровича Троекурова). Возникла угроза того, что царь Василий Иванович нарушит клятвенную запись, выданную при восшествии на престол, и начнет мстить всему роду опальных, их родственникам и друзьям, как это всегда бывало при московских царях. Но ждать такого продолжения событий никто не хотел. «Незнанское дело» стало прологом к созданию партии наиболее последовательных врагов царя Василия Шуйского. Вскоре все они перебрались в лагерь нового самозванца и вошли в состав его Боярской думы.

Князь Дмитрий Трубецкой после Незнани тоже не мог видеть перспектив своей дальнейшей службы царю Василию Шуйскому. Автор исследования о движении Лжедмитрия II Игорь Олегович Тюменцев подчеркивал, что такие настроения возникли у «молодых представителей боярских родов, оппозиционных Шуйским, которые, вероятно, утратили всякие надежды на успешную карьеру после репрессий, последовавших за неудачным походом на реку Незнань» [229]. Не сыграла ли здесь роковую роль еще и несостоявшаяся служба рындой на приеме «литовских» послов 28 января? Даже в более спокойное время князя Дмитрия Трубецкого оттеснили от трона и отдали назначение в рынды с золотым топориком другому стольнику! Во времена прихода Лжедмитрия II под Москву и образования Тушинского лагеря выбор для князя Трубецкого был уже более серьезный, он не захотел оставаться в Москве на положении родственника опального. Впрочем, на момент отъезда из Москвы Дмитрию Тимофеевичу могло быть всего около восемнадцати лет, и не стоит судить его поступок по тому же счету, что и действия других, многоопытных бояр.

В Тушине, конечно, были рады почтить приехавшего к ним на службу князя Гедиминовича. Тем более что гетманом Лжедмитрия II был князь Роман Ружинский, тоже происходивший из этого знатного рода потомков великих князей литовских. Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой немедленно получил боярский чин, с которым служили его отец и дядя. Были приняты меры к охране владений князей Трубецких. Сохранилось письмо князя Дмитрия Тимофеевича известному воеводе тушинских сил полковнику Яну Сапеге, осаждавшему со своим войском Троицесергиев монастырь. В своей «грамотке», написанной 11 ноября 1608 года, Трубецкой благодарил за посылку охраны «десяти панов» к его «матушке». Про себя он писал в следующих выражениях: «…и я Божиею милостию и государя царя и великого князя Дмитрея Ивановича всеа Русии жалованьем при его царьских светлых очах» [230]. Потомок рода князей Трубецких, близких к царю Борису Годунову, оказался в окружении второго Лжедмитрия одним из самых родовитых членов его Думы. Впрочем, тогда всё перемешалось, и среди бояр второго самозванца были и сами Годуновы, и их родственники Вельяминовы, пострадавшие от действий сторонников первого Лжедмитрия, и выходцы из других княжеских родов — Оболенских и Ярославских, и представители старомосковских боярских родов — Бутурлиных, Плещеевых и Салтыковых.