Герои среди нас (сборник)

- Убегает? - Кузнецов погасил улыбку. - Тогда возьмите мою машину и - в Ленинград. С ним. И чтоб не убежал. Прошу вас.

А уже на следующий день авторитетный медицинский консилиум докладывал председателю Ленсовета Попкову, приехавшему в Свердловскую больницу, что Белоусову необходимо срочно покинуть Ленинград и ехать лечиться.

Белоусов внешне смирился, он только оттягивал день отъезда и был удивлен, когда в Октябрьскую гостиницу вдруг приехали его жена Нина Архиповна и дочка Надя. Следом пришел инструктор из горкома партии и заявил, что из Кремля прислали семейную путевку на юг, и ему, инструктору, строго-настрого приказано сегодня же отправить Белоусова с женой и дочерью в Сухуми - в санаторий с историческим названием "Синоп".

Прошел месяц на Кавказском побережье. В самый день отъезда главврач прибежал с новой путевкой и, едва успев приоткрыть дверь, радостно воскликнул:

- Леонид Георгиевич, распаковывайтесь, будете у меня еще месяц - вот приказание Москвы.

Белоусов растерялся, он не знал, что ответить. Он не мог оставаться - это Леонид Георгиевич решил твердо, и уже если решил,так будет! Он взял в руки путевку, прочел, рассмеялся. Сказал уверенно:

- Вы ошибаетесь. Это не мне. Это моему однофамильцу.

- Позвольте, но имя?

- Имя тоже сходится, - раздраженно ответил Белоусов. - И не приставайте. Даже если мне прислали, то по ошибке.

И уехал. Врач смотрел на дорогу, пылившуюся под шинами автомобиля, и думал: куда спешит этот человек, которому еще надо так долго лечиться?

Снова Ленинград. Белоусов согласен делать операцию. Но только не сейчас. Он устал от больниц. И, преодолев все препятствия, Леонид Георгиевич снова начинает летать. Теперь он был капитаном, командовал эскадрильей, и на Ханко не было лучше эскадрильи, чем белоусовская.

Подошел июнь 1941 года.

На Ханко чудные дни в июне! Поутру потягивает с залива влажный туман, нежный и мягкий. Он стелется по земле, и над ним видны крупные ветви деревьев… Этот воскресный день был именно таким. Только-только начались соревнования парашютистов, и вдруг завыли тревожные, протяжные сирены. На мотоцикле к летчикам подъехал Белоусов. Он посмотрел на своих друзей, почему-то расстегнул воротник и сказал: - Соревнования отставить, война с Германией началась, товарищи. Все заметили в глазах капитана новый огонек, какого никогда еще не видели.

- Запомните: на германских крыльях - черные кресты. Я это точно знаю…

На исходе дня двадцать третьего июня над Ханко совместным ударом летчиков Белоусова и зенитчиков был сбит первый "Юнкерс-88". Потом сбили другой, третий. Белоусов летал много. Штурмовал настигал немецкие самолеты, верным пулеметным огнем ломал крылья с крестами. Затем по приказу командования он был переведен в Ленинград, стал защищать Ладожскую трассу и принял под командование полк.

Много воздушных боев провел он над Кронштадтом, Ленинградом, Ладогой. И вдруг заболел. Отекли ноги. Стали такими тяжелыми, что трудно было вылезать из кабины. Это заметил врач Доленков. Спросил:

- Что хромаете?

- Пустяки, ушибся, - отвечал Белоусов, Но Доленков не успокоился. Пришел вечером домой.

- Снимите сапоги.

Осмотрел ноги и побледнел от волнения: белые, нет пульса.

- Вот что, командир. Боюсь говорить, но и молчать нельзя. Надо немедленно уезжать. У вас… спонтанная гангрена.

Доленков удивился спокойствию командира полка. Тот ответил равнодушно:

- Хорошо, я доложу об этом командованию. Когда отзовут - немедленно уеду. А ваше дело - пока молчать. Подчиненным не надо знать, что командир болен.

- Хорошо, - в тон летчику ответил врач, - я молчу.

И… в тот же вечер Доленков телеграфировал командованию, и в ту же ночь генерал, командующий ВВС Балтфлота, прислал специальный самолет, на котором Белоусову было приказано лететь в тыл.

- Я вернусь! - успел лишь крикнуть Белоусов друзьям, которые чуть ли не насильно усаживали его в самолет, и услышал голос комиссара Сербина:

- Ты вернешься, Леонид Георгиевич.

Белоусова доставили в Алма-Ату. Обострилась гангрена. На правой ноге разрасталась язва. И однажды профессор Сызганов заявил:

- Надо резать…

- Не дам, - сказал летчик.

- Надо резать.

- Не дам. И разговора быть не может!

Профессор ушел. Ушел, чтобы прийти вечером. Сел на кровать, сказал:

- Знаете, Белоусов, если не резать - будет плохо. Может быть, даже смерть.

- Я не боюсь смерти. Я ее видел.

- Так что же, вы и жизнь не любите?

Вопрос привел летчика в замешательство.

- Я хочу жить, - произнес он искренне.

- Тогда надо резать.

- Давайте, - Белоусов не услышал своего голоса, повторил: - Давайте, доктор. И быстрее. Завтра же.

Теперь он ясно представил себя с одной ногой. Он - разносторонний спортсмен - легкоатлет, лыжник, штангист - будет ходить на деревянной колодке, на костылях. Но разве в этом дело? И при чем здесь штанга, беговая дорожка? Они были нужны ему, чтобы лучше летать! И он будет летать! Он пройдет любые испытания - летчик, солдат, еще не рассчитавшийся с фашистами за февраль 1938 года, за страшное горе страны.