Герои умирают

Все детство Коллберг бессильно наблюдал за тем, как родители его одноклассников поднимаются вверх по должностной лестнице, получают великолепные, заманчивые посты по всему миру. А его отец по собственной глупости обрек себя на прозябание в провинциальной больнице, в основном из-за того, что никогда не имел мужества поставить на место подчиненных. Он даже позволил своей жене продолжать работать, хотя, выполняя обязанности профессионала, она не могла подняться до администратора. В том, чтобы перейти из низшей касты в более высокую, не было ничего зазорного, однако желание остаться в низшей касте расценивалось как преступный эгоизм. А мать Коллберга по-прежнему работала хирургом, не обращая внимания на то, что наносит удар по карьере мужа и по жизни единственного сына.

Впрочем, неправильно было бы сваливать всю вину на нее. Коллберг-старший никогда не понимал, как важно сохранять достоинство, поддерживать имидж администратора. Он был слабохарактерен и легковерен и предпочитал быть не столько уважаемым, сколько любимым подчиненными. Он никогда не настаивал на почтительном к себе отношении; до сих пор его сына бросало в краску при одном воспоминании о том, как отец позволял своей жене прилюдно обращаться к нему без упоминания его официального звания. Он даже позволял ей дотрагиваться до него в присутствии представителей низших каст!

Коллберг сделал все, чтобы его жизнь была полной противоположностью отцовской. Он не женился, не завел семью — да и не собирался никогда этого делать. Жена отнимала бы у него чересчур много времени, что могло бы препятствовать его аскетическому служению собственным обязанностям. Коллберг всегда настаивал — и небезуспешно — на всенепременном почтении к себе со стороны подчиненных и с неизменным уважением относился к вышестоящим. Он четко осознавал свое место на социальной лестнице и точно знал, куда станет двигаться.

Вверх. Пусть медленно, но только вверх.

Благодаря преданности работе и сноровке он поднялся от помощника инспектора отделения в отцовском госпитале до той должности, которую занимал его отец. Артуро Коллберг испытывал законную гордость, вызывая в памяти одно из самых драгоценных своих воспоминаний — день, когда он вошел в отцовский офис, чтобы лично вручить отцу уведомление о принудительной отставке. Артуро сумел добиться всего, чего мог достичь расторопный администратор, доказав, что обладает всеми его качествами — если не считать чистокровности.

Однако победы над отцом ему оказалось недостаточно. О большем в системе здравоохранения нельзя было и мечтать — даже молодому амбициозному администратору. Теперь же, двадцать лет спустя, Коллберг достиг положения, недоступного среднему представителю его касты. Он обогнал всех своих одноклассников и их родителей, всех когда-либо встреченных администраторов. Он стал не просто одним из администраторов отделений Студии, а председателем самой первой Студии Сан-Франциско, той, где Джон Уинстон впервые создал свою Машину переноса. Эта Студия смогла изменить не только природу развлекательных зрелищ, но и повлиять на структуру всего общества.

Когда Коллберг взял дело в свои руки, Студия была на грани распада, этакое ископаемое, пустышка, тихое болото, куда, следуя принципу Питера, отправляли на покой посредственностей. Услышав о новом назначении Коллберга, другие администраторы качали головами и мрачно рассуждали о многообещающем молодом человеке, роющем себе могилу.

Впрочем, это продолжалось недолго.

Сан-Франциско стал драгоценностью в короне всей системы Студий. Крупнейшая и наиболее престижная из всех, тамошняя Студия ежегодно получала пятьдесят миллионов марок только от тех, кто стоял в очереди, чтобы подписаться на Приключения звезд из первой десятки.

А разговор о первой десятке звезд Сан-Франциско — да что там, о первой десятке звезд всех времен и народов! — неизбежно начинает вертеться вокруг Кейна.

Можно сколько угодно вспоминать о Берчарте, Стори, Жай-ен и Мкембе, можно перебирать любые другие имена — Кейн всегда будет только один. Ни до, ни после него не было и не будет подражателей; никто не осмелится копировать его. Существовало немало противоречивых теорий о закономерности столь продолжительной славы Кейна — ее причинами объявляли и его красноречие, и любопытную комбинацию жестокости и страсти, и причудливые повороты его популярности. Коллберг знал, что все это не более чем притягивание за уши различных фактов.

Одним словом, ерунда.

На самом деле непреходящая слава Кейна на рынках прямого подключения и записи зиждилась исключительно на двух вещах. Первой из них была его беспредельная жестокость.