Герои умирают

Вило откинулся в кресле и умолк — пусть Хэри поразмыслит, В ушах у Майклсона зазвенела кровь. Он медленно и осторожно поставил стакан на бар, внимательно глядя на свою руку. Потом так же медленно и осторожно обернулся к хозяину и ровным мягким голосом произнес:

— Хорошо, Вило. Согласен.

5

Хэри стоял у высокой сетчатой ограды, окружавшей покрытое травой поле Эбби, и смотрел, как Вило на «роллс-ройсе» мастерски взлетел над лугом, подготовив турбины к полету еще до того, как машина взмыла над деревьями. Хэри прищурился от воздушного вихря, но все же стоял непоколебимо, демонстрируя уважение, до тех пор, пока «роллс-ройс» не исчез в толстом облачном слое над Сан-Франциско. На облаках дрожал кроваво-красный отсвет уличных фонарей и рекламной иллюминации.

Хэри приблизился к широким дверям из бронированного стекла, которые вели на террасу, приложил руку к сканеру и произнес:

— Дорогая, я вернулся.

Пауза была очень короткой — первоклассный сканер быстро идентифицировал его руку и голос, отключил систему безопасности и открыл магнитные запоры. Спрятанные в стенах приводы компенсировали большую часть усилия, необходимого для открытия двери, благодаря чему бронированное стекло показалось не тяжелее старомодного плексигласа.

Едва хозяин ступил на террасу, как под потолком зажглись лампы, а Эбби промолвила:

— Здравствуй, Хэри! Тебе пришло четырнадцать сообщений.

Из мебели на террасе стоял прекрасный старинный гарнитур с гнутыми ножками. Хэри с волнением пересек комнату, ни к чему не прикасаясь. Как только он подошел к двери, зажегся свет в гостиной.

— Эбби, запрос: есть сообщения от Шенны?

— Нет, Хэри. Прокрутить сообщения?

Домашний компьютер так отрегулировал вмонтированные в стены динамики, что мягкий голос Эбби раздавался совсем рядом, из-за левого плеча Майклсона. Шенна терпеть этого не могла: она не любила разговаривать с домом и так надоедала Хэри, что однажды они чуть не подрались.

Хэри вздохнул. Он остановился в холле, на розовом с прожилками мраморном полу, и посмотрел в пустой пролет лестницы, ведущей на лоджию второго этажа.

— Ладно, Эбби, — сказал он, — прокрути сообщения.

Зажегся ближайший настенный экран, который загораживал служебный лифт за ступеньками. Хэри отвернулся и пошел вверх по лестнице, не глядя на лицо, однако голос был знакомый — почтительно хнычущий голос его адвоката. Несмотря на то что адвокат являлся профессионалом, то есть принадлежал к той же касте, что и его хозяин, вел он себя униженно — видимо, актеры имели какое-то социальное преимущество перед юристами.

Шаги Хэри эхом отдавались в помещении. Остававшиеся позади него настенные экраны гасли; вместо них впереди зажигались другие. Все они показывали одно и то же потное лицо адвоката, объяснявшего, что прошение Хэри о переходе в касту администраторов отклонено. Адвокат считал, что Студия поступает так из-за популярности Кейна — уход Майклсона из актеров мог повлечь за собой серьезные финансовые проблемы.

Войдя в спортзал, Хэри сбросил костюм профессионала. Его не интересовал рассказ адвоката; собственно, он и не ожидал иного заключения. Помимо этого адвокат сообщил, что и ходатайство о пересмотре дела его отца опять отклонено.

Остальные сообщения были еще менее интересны. Местная газета «Профешионалз трибюн» обращалась за поддержкой в предстоящих выборах, восемь звонков поступили от различных благотворительных организаций с мольбами о помощи; были еще приглашения на местные телестудии и просьбы об интервью. Хэри пришла в голову мысль, что следовало бы расширить круг секретарских обязанностей Эбби и научить ее кратко излагать содержимое почты. Это будет недешево — все модификации искусственного интеллекта стоят бешеных денег, — однако дело того стоит, по крайней мере не придется больше слушать хнычущие голоса и видеть до тошноты искренние, щенячьи глаза просителей.

Когда Майклсон бывал дома, большую часть времени он проводил в спортзале. Именно это помещение да еще движущуюся дорожку на втором этаже Эбби Шенна оставила в неприкосновенности. В прочих местах собственного дома Хэри чувствовал себя гостем.

Облачившись в шорты, Хэри приступил к тренировке с гелиевым манекеном; он не стал надевать ни перчаток, ни специальной обуви. Его подстегивало нетерпение. Чем сильнее он бил, тем тверже становился манекен; наконец он обрел прочность человеческой кости. Хэри продолжал вымещать клокотавшую в нем злость, и его мощные удары сопровождались звуками, напоминавшими хруст ломающихся позвонков.

Майклсон почувствовал, как постепенно расслабляются плечи, а сам он начинает согреваться — с той пугающей медлительностью, которая напоминает о приближении сорокового дня рождения. Содрогнувшись, он сильнее замолотил кулаками. Он уже не видел перед собой манекена — его глазам предстала сцена убийства Тоа-Фелатона, целиком завладевшего сознанием. Он пытался изгнать мрачные мысли, но тщетно — они не уходили.