Герой волшебной сказки

Мифологи и их продолжатели, склонные переоценивать роль религии в развитии искусства, рассматривают мифическую легендарную традицию как первичную и определяющую для волшебной сказки. Сказочный герой для них лишь «перелицованный» бог или святой. В действительности легендарный фольклор, в центре которого — образ скрывающегося святого, возник на почве не официальной церкви, а демократической оппозиции официальной церкви, демократических уравнительных идей, сохранивших религиозную оболочку Частичное признание легенд о святом позднейшей церковью (христианской и буддийской) не меняет сути дела. В них проникли те идеи, которые лежат в основе сказки, но только в религиозной оболочке. Сущность таких легенд в идеализации обездоленного. Не мифы и легенды определяли развитие сказки, а сказка оказывала влияние на легенду (во всяком случае, те эпические идеи, которые отразились в сказке).

Пример «легендарной», «мифической» редакции представляет сказка о сиротке у оканагонов. Это вместе с тем демократическая сказочная редакция мифа о солнечном боге. Мы видели, что сказки о сиротке появляются на социальной, бытовой основе, и образ сиротки не только не является перевоплощением мифического героя, но весьма далек от него. Редакция оканагонов — результат популярности сказок о сиротке. То же самое можно сказать и о варианте зуньи. Что касается приведенных выше монастырских легенд, то, как отмечает В. Буссэ, они являются частично результатом прямого влияния сказок типа «Золушки», «Свиного чехла» и «Золотоволосого юноши». Сказка о монахине-кухарке с грязной тряпицей на голове несомненно «легендарная» редакция сказки о свином чехле, так же как монастырская легенда о дурачке — легендарная версия соответствующих сказок. Но даже если нельзя доказать прямое влияние сказки на легенду, бесспорным остается факт воздействия на нее народных демократических представлений о герое, факт идеализации обездоленного, получивший выражение в эстетике волшебной сказки.

Итак, для волшебной сказки типичен образ героя, «не подающего надежд». Таков грязный мальчик — бедный сиротка в сказке индейцев, Золушка — в западноевропейском, запечник — в североевропейском, Иванушка-дурачок — в восточнославянском фольклоре, «лысый паршивец» — в тюркских сказках. Наиболее своеобразен и глубок образ Иванушки-дурачка. В отличие от других сходных типов он содержит элементы иронии и юмора. Это уже в какой-то степени разработанный характер «фольклорного чудака».

В ходе развития сюжета все «низкое», неприглядное вокруг героя и в нем самом превращается в «высокое», но в ином смысле, чем в первобытном фольклоре. Сказка не объясняет ритуальное значение золы, лежания дурачка на печи и т. д. Но герой, «не подающий надежд», бедняк-сирота, младший, некрасивый, грязный, «дурачок», достигает сказочных целей, недоступных его «умным», старшим, знатным соперникам. Превращение «низкого сознания» бедного крестьянина-«дурачка» в «высокое сознание», «мудреца» есть чисто художественная, эстетическая черта. Нет сомнений, что следы первобытных представлений, обычаев и обрядов проникли в волшебную сказку в виде соответствующих мотивов. Но было бы наивно видеть в этих этнографических реликтах основу эстетизации «низкого». Сказка равнодушна к конкретной этнографической основе мотивов, к их точному магическому значению, пренебрегает важнейшими, с этнографической точки зрения, деталями и свободно обращается с мотивами, завещанными ей первобытной фольклорной традицией. Создатели сказки выбирают одни моменты, затушевывают или опускают другие, подчеркивают те мотивы, которые перешли в господствующей системе представлений из высшей категории в низшую, причем детали, характеризующие «низкое состояние» героя, берут в основном из быта демократических слоев населения. В результате складывается яркий образ героя, «не подающего надежд», — некое эстетическое явление, в общем чуждое первобытному фольклору.

Мы нашли этнографическое объяснение некоторым особенностям образа «низкого» героя, но не идеализации его в целом. Первобытное сознание приписывает магическое значение всему необычному, из ряда вон выходящему, а не «низкому». Кроме того, идеализация «низких» элементов в сказке гораздо шире, чем магическое почитание тех же элементов в этнографической среде и в первобытных легендах. Все это доказывает, что идеализация «низкого» героя — явление художественное, которому необходимо найти социальное объяснение. По нашему мнению, основа эстетики «низкого» героя — идеализация социально обездоленного. Не может быть случайным то, что «низкие» мотивы соединяются с образами сиротки, падчерицы, младшего брата, бедняка, которые являются социально обездоленными и именно потому стали героями сказки.