Герой волшебной сказки

В сказке, однако, прямых следов этого ритуала нет. В волшебной сказке об ироническом дурачке чувствуется влияние анекдотической традиции. Некоторые анекдоты о глупцах возникли как комическая реакция на архаические мифологические и анимистические представления, на почитание безумия. Мотив «дурачка» в сказке выражает диалектику высокого и низкого в социальном смысле («низкое» сознание дурачка оказывается выше «высокого» сознания братьев). Дурачество героя волшебной сказки часто выражается в пассивности и кажущейся незаинтересованности, противостоящей активности старших братьев героя. Эта пассивность, которая в русских сказках, имеющих реалистическую тенденцию, часто воспринимается скептически и иронически (сюжет «По щучьему велению»), означает связь героя с анимистической стихией, с фантастическими существами сказки, за которыми стоят силы патриархального рода. В этом проявляется специфика волшебной сказки, отражающей историческую силу и вместе с тем слабость создавшего ее патриархального крестьянства. Для бытовой и волшебно-героической сказки, а тем более для героического эпоса характерен активный герой. Поэтому и «дурачок» в бытовой сказке активен, а его дурачество — только личина, которая вводит окружающих в заблуждение.

Заключение

Отдельные элементы сюжета, мотивы волшебной сказки, унаследованные от первобытного фольклора, восходят к родовому быту и связаны с первобытным мировоззрением (анимизмом, тотемизмом, магией и т. п.). Тем не менее как художественный жанр, как явление искусства, сказка порождена не родовым обществом, а его распадом. Сказочная эстетика формируется на почве народно-демократической оценки разложения первобытнообщинного строя, на почве критики складывающихся классовых антагонистических отношений.

Идея демократического равенства и вера в неограниченные возможности человека из народа пронизывает сказку — самый демократический жанр фольклора. Превращение первобытных легенд, проникнутых мифологическими представлениями и часто имевших «практическую», магическую цель, в волшебную сказку было переворотом, означающим рождение искусства с присущими ему закономерностями. В непонимании этого заключалась ошибка большинства фольклористов, подходивших к сказке с чисто этнографической точки зрения.

Волшебная сказка унаследовала от первобытного фольклора, во-первых, ряд мотивов, конкретный материал, из которого она в значительной степени создана, и, во-вторых, — форму. Создатели народной волшебной сказки уже не мыслили мифологически (мифологическое мировоззрение видит активные силы вне человека, приписывает их духам), но активность чудесных сил, оборотной стороной которой является относительная пассивность героя-человека, легла в основу художественной формы волшебной сказки. Чудесные силы в сказке являются в конечном счете фантастическим воплощением сил коллектива, выражают веру в победу справедливости, а их счастливый конец — характерная черта сказки — не результат веры в магическую силу слова, а выражение гуманистического оптимизма.

Указанные особенности составляют специфику волшебной сказки в отличие от бытовой.

Рождение сказки из недр синкретического первобытного фольклора выразилось в оформлении сюжета и появлении образа героя. Сюжет начал развиваться на почве первобытной легенды, но оформился как эстетическая категория только в художественной сказке. Он сложился из старых чисто «этнографических» мотивов первобытной легенды и из цикла новых социально-бытовых мотивов, определяющих облик героя.

Первобытная сказка сосредоточивает внимание на мифологизированной природе, и образ человека играет в ней подчиненную, второстепенную роль.

Герой художественной сказки — не мифическое очеловеченное божество, как до сих пор считают многие фольклористы и филологи. Он порожден конкретной социальной действительностью. Это не бог, не шаман, а социально обездоленный член первобытной общины, лицо, исторически обездоленное в результате распада первобытнообщинного строя, отказа от первобытного материального и духовного равенства. Сказка называет своего героя сироткой, падчерицей, младшим сыном потому, что именно эти фигуры были исторически обездолены в процессе разложения первобытного общинно-родового строя, перехода от рода к семье. Сиротка становится центром формирования сюжета волшебной сказки у тех народов, у которых распад классического материнского рода был уже распадом родовой системы в целом.

Переход от общинно-племенного производства и распределения к патриархальной или даже малой семье как производственной ячейке поставил сиротку вне коллектива. Этнографические данные свидетельствуют о том, что в таких условиях сиротка попадал в положение социально низшего, подобное положению патриархального раба.