Герои, жертвы и злодеи. Сто лет Великой русской революции

– Не может быть! – возразил Михаил Чехов. – От вас идет такая мощная сексуальная вибрация, это будет очень востребовано, студии будут продавать этот товар на весь мир. Мэрилин расплакалась.

Она хотела стать актрисой, а не сексуальной «погремушкой». Однако Михаил Чехов оказался пророком. Через два года, когда вышел фильм «Джентльмены предпочитают блондинок», слава о новой сексуальной звезде Голливуда загремела по всему миру. Монро подарила ему фото с надписью: «Когда я училась в школе, то больше всего обожала Линкольна. Теперь обожаю вас!».

Забытый кумир

Однако сам Михаил Чехов на Западе не стал кумиром. Это сейчас актеры всех стран и всех поколений зачитываются написанной им книгой «О мастерстве актера», но сразу она не произвела в Голливуде впечатления. В кино он играл роли иностранцев, так и не избавившись от акцента. Станиславский и другие деятели советского театра уговаривали его вернуться в СССР, но он отказался. И, наверное, правильно сделал. Он не забыл, как встретившая его в Берлине жена Мейерхольда Зинаида Райх с презрением бросила ему: «Предатель!». А потом и Мейерхольда, и саму Райх в СССР ждал страшный конец. Вскоре, разочаровавшись в театре, Михаил Чехов удалился на ранчо неподалеку от Сан-Франциско, где дожил свой век в обществе жены, четырех терьеров и козы. Об этих годах его жизни почти ничего не известно. Бывший кумир театральных Петербурга и Москвы умер, забытый на родине, в возрасте всего 64 лет. Похоронили великого актера на голливудском кладбище «Лесная поляна». В США о нем вспомнили недавно, когда на аукционе в США банковский чек от Мэрилин Монро на его имя на 45 долларов за уроки был продан за 2250 долларов. А в новой России имя великого актера теперь, наконец, извлечено из забвения.

Поэтесса «с огромным бантом»

Ирина Одоевцева родилась в Петербурге еще до революции, но большую часть своей жизни провела далеко от своего любимого города. В нашей стране имя этой популярной в среде русской эмиграции поэтессы и писательницы стало известно лишь с началом перестройки, когда были переизданы сборники ее очаровательных стихов и книги замечательных воспоминаний «На берегах Невы» и «На берегах Сены», которые и сделали ее знаменитой.

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет,
Живи еще хоть четверть века,
Все будет так: исхода нет…

Александр Блок, когда писал эти строки, не подозревал, что будет еще хуже. Останутся только «ночь» и «улица», фонари разобьют, а аптеки закроют. «Зима 1919–1920 гг. Очень голодная, очень холодная, очень черная зима,

– вспоминает Ирина Одоевцева в своей книге «На берегах Невы». – Грабежи стали бытовым явлением. С наступлением сумерек грабили всюду».

Стихи во время расстрелов

Но в Петербурге тогда не только грабили. В подвалах ЧК по ночам до утра гремели выстрелы. Там расстреливали людей. Уничтожали «класс эксплуататоров». А заодно и поэтов, художников, писателей, профессоров Университета, офицеров, проливавших кровь за Россию в мировую войну. Но вот что самое удивительное: в это грозное и страшное время в Петербурге были люди, которые ходили… слушать стихи! «Я каждый день, – пишет Одоевцева, – совершенно одна возвращалась поздно вечером из Института живого слова одна. По совершенно безлюдным, темным – «хоть глаз выколи» – страшным улицам».

«… Шесть часов вечера. Падает снег. Я иду домой по Бассейной… Поднимаюсь с черного хода. Парадный недавно заколотили – для тепла и за ненадобностью. «Теперь нет господ, чтобы по парадным шляться!»

– заявляли большевики». Так с тех пор 70 лет мы и ходили в квартиры, превращенные в коммуналки, с черного хода…

«До чего же весело!»

Однако у юной Одоевцевой о том времени радужные воспоминания. «Голодный, холодный, снежный январь. Но до чего же весело! В «Живом слове» лекции сменялись практическими занятиями и ритмической гимнастикой по Далькрозу. Кони возглавлял ораторское отделение, гостеприимно приглашая всех на свои лекции…»

Дом искусств. Литераторов дом.
Девятнадцать жасминовых лет.
Гордость студии Гумилева,
Николая Степановича… —

писала восхищавшаяся тогда Гумилевым «поэтесса с огромным бантом», как она сама себя называла:

Ни Гумилев, ни злая пресса,
Не назовут меня талантом.
Я маленькая поэтесса с огромным бантом.

Она запоем слушает на вечерах в голодном городе, но в переполненных залах стихи Сологуба, Мандельштама, Белого. Популярного тогда и ныне совершенно забытого Тимофеева, прославившегося позднее знаменитыми «Бубличками»:

Купите бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички
Ко мне скорей!