Герой жестокого романа

Я хотела взглянуть на свое свидетельство о рождении, которое осталось в квартире родителей, как и их свидетельство о браке. Съезжая, я забрала те документы, которые хранились в моей комнате — паспорт, студенческий билет, свидетельство о среднем образовании, а про свидетельство о рождении забыла. Почему-то меня не оставляла мысль о недоношенности. Я думала выяснить, во-первых, через сколько месяцев после свадьбы родителей появилась на свет, а если срок превышает девять месяцев — то, через ЗАГС в котором меня регистрировали, уже искать роддом. Или, по крайней мере, хотела спросить в ЗАГСе, где могу точно выяснить интересующий меня вопрос — может, в архиве, а может, еще где-то. Но начинать я решила с информации, которая есть дома.

Расплатившись с частником у парадного, столкнулась в дверях с соседкой с первого этажа, выводившей на прогулку трехгодовалого мальчика.

— Ой, Ксения, что-то тебя давно не видно! — воскликнула та.

Я сказала, что переехала.

— Ой, а мы все ищем, ищем обмен, но на первый этаж никто не хочет ехать! Ведь у меня Вадик постоянно болеет. И ничего не сделать! Мы же уже линолеум снимали, пол накатывали, но все равно такой холод снизу идет. И какой урод эти дома проектировал? Сама бы собственноручно за ноги вниз головой подвесила. И топят-то теперь отвратительно. Никакие обогреватели не помогают. Чиновников бы этих зажравшихся в мою квартиру запереть этак на месяцок, чтобы подумали, на что средства расходовать!

Соседка ругала чиновников, периодически переключаясь на болезни своего Вадика и регулярные посещения поликлиники, а у меня тем временем в голове зрел новый план действий.

Схожу-ка я в поликлинику. Интересно, вспомнит ли меня Алла Аркадьевна, если она вообще еще осталась нашим детским участковым. Я как раз уточнила у соседки. Работает, сказала она.

Не заходя в квартиру и с трудом улизнув от говорливой дамочки, я пешком направилась в детскую поликлинику, в которой уже не была… не помню точно, сколько лет. Но меня сюда водила мама…

Я разделась в гардеробе и по памяти нашла кабинет Аллы Аркадьевны. Только бы сейчас были часы приема! Перед дверью никто не сидел, и у меня в душе все опустилось. Неужели зря пришла? Ничего, тут же успокоила я себя, выясню, когда Алла Аркадьевна бывает, и приду вовремя. Дура, не сообразила даже конфет купить. Может, и лучше, если ее сейчас нет. Неудобно получается.

Пока я раздумывала, дверь в кабинет отворилась и из него вышла пожилая женщина со взбитыми седыми волосами, вставила ключ в замок и стала поворачивать. И только в этот момент я поняла, что передо мной именно тот человек, которого я ищу. Я не узнала Аллу Аркадьевну в первый момент, я помнила ее моложавой статной женщиной, теперь плечи опустились, она стала меньше ростом (или я воспринимала ее по-другому?), а как постарела…

— Алла Аркадьевна! — окликнула я ее, когда она уже шла по коридору в другую сторону.

Женщина остановилась и обернулась. Прищурилась подслеповатыми глазами.

— Простите?

— Я — Ксения Колобова, — подошла я поближе. — Может, вы меня помните?

— Ксенечка? — Алла Аркадьевна разглядывала меня внимательно. — Да тебя не узнать! Так выросла! Такая красавица! Так хорошо одета!

У меня чуть не вырвалось, что это Аллу Аркадьевну не узнать, да и на мне не было надето ничего особенного. Но ведь недаром столько говорят о плачевном состоянии нашей государственной медицины. Мне-то хотя и довелось на днях побывать в двух больницах, но в платных отделениях, врач же государственной детской поликлиники явно получает немного.

— Алла Аркадьевна, могу я… с вами поговорить?

— Да, конечно, Ксенечка. — Женщина продолжала меня рассматривать. — О чем?

— Простите, но мы не могли бы пройти в кабинет? — предложила я, заметив в другом конце коридора двух женщин в белых халатах, приближающихся к нам.

Алла Аркадьевна кивнула, снова достала ключ, слегка дрожащей рукой вставила в замок, повернула и пропустила меня вперед. В кабинете было прохладно — как и всегда, насколько я помнила. Только в те годы, что я бывала здесь, воздух казался свежим, теперь же — холодным.

Алла Аркадьевна опустилась за свой стол, я села напротив, где всегда сидела моя мама. Врач достала из сумочки очки в старушечьей оправе и нацепила на нос. В моих глазах явно промелькнуло удивление, поэтому Алла Аркадьевна посчитала нужным взяться за объяснения:

— Все еще стесняюсь носить на улице, — грустно улыбнулась она. — А на работе обязана. Дай я на тебя еще посмотрю… Да, изменилась… Современная деловая женщина, как теперь в газетах пишут.

— Я не деловая женщина, — заметила я.

— Ну… тогда уверенная в себе девушка, которая знает, чего хочет.

Я могла бы подписаться только под последним утверждением, но не стала больше ни поправлять, ни комментировать высказывания врача. А вообще Алла Аркадьевна права: я очень сильно изменилась.

— Как мама? — поинтересовалась Алла Аркадьевна.

— Мама умерла, — сообщила я. — Месяц назад.

— Прости, Ксения. Я не знала. Мои соболезнования. А что такое? Я помню ее такой свежей, румяной, пышущей здоровьем. Сердце? Она долго болела?