Героическая тема в русском фольклоре

«Отец» в значении сюзерена встречается не раз в пределах данного времени как символ дипломатического этикета; например, в русской летописи под 1409 годом сказано про великого князя Василия Дмитриевича, что «любляще его Едигей и в сына его имеаше себе»; или — в послании Тохтамыша 1391 года: «Тимур занимает по отношению ко мне место отца, и права его на меня превышают то, что можно сосчитать и объяснить».

Другой символ сюзеренитета — «знамение» на деньгах — находит себе параллель в распоряжении Тохтамышева сына, овладевшего снова золотоордынским ханством, Джелаль ад-Дина, о расправе с Едигеем, бежавшим в 1411 году в Хорезм: «Если Идигу пришлет своего сына… и если он станет чеканить монету и (читать) хутбу на наше имя, то вы не воюйте с ним»…

Темир-Кутлуй испросил себе три дня, чтобы обдумать предложение Витовта о знамении его на ордынских монетах. В это время к хану пришел князь его Едигей. «Сей убо Едигей князь велики бе во всей Орде, и мужествен, и крепок, и храбр зело, и услыша от царя своего о Витофте, и како ся покори Витофту, и рече ко царю сице. „О царю, лутче нам смерть прияти, неже сему быти“». Едигей сам послал от себя послов в стан Витовта с такой речью: «Вправду еси взял волнаго нашего царя Болшиа Орды в сыны себе, понеже ты еси стар, а волный наш царь Великиа Орды Темирь-Кутлуй млад есть, но подобает мне над тобою отцом быти, а тебе у меня сыном быти, и дань и оброки на всяко лето мне имати со всего твоего княжения, и во всем твоем княжении на твоих денгах Литовских моему Ординскому знамени быти». Витовт разгневался и велел готовиться к битве, «и бяше тамо видети страшно обе силы велики снимающеся на кровопролитие и смерть. И преже всех поиде с своею силою князь велики Ордински Едигей и съступися с Витофтом, и обоим стреляющимся, Татаром и Литве, самострелы и пищальми; но убо в поле чисте пушки и пищали недействени бываху, но аще и недействены, но убо Литва крепко боряхуся, и идяху стрелы, аки дождь силен, и тако начаши премогати Литва князя Едигея Ординского. И потом приспе царь Темирь-Кутлуй с великою силою Татарскою и обыдоша их аки кругом, и подстреляша под ними кони, и надолзе зело биющимся, и бысть брань люта и сеча зла зело и паки начяша премогати Татарове. И одоле царь Темирь-Кутлуй и победи Витофта и всю силу Литовскую, а Тахтамышь царь, егда видев сиа и преже всих на бег устремися и мног народ возтръгаше, бегучи, акы и на жатве класы, и много Литовскиа земли пограбил. И тако Татарове взяша обоз, и телеги кованыя, утверженныя с чепми железными, и пушки, и пищали, самострелы, и богатство многое и великое, златыя и серебряные сосуды поимаша. Витофт же Кестутьевич, видев то зло, на бег обратися, в мале дружине утече; а Татарове вслед их гоняюще, секуще на пятсот верст до града Киева, пролиаша кровь аки воду».

Темир-Кутлуй повоевал много окрестных городов и взял с Киева окуп «и оттоле поиде в свою землю Ординскую, а в земли Литовской бысть тогда скорбь и сетование и плачь мног, и людей оскудение велие».

С самого начала повести уже видно было нерасположение русского летописца к предприятию Витовта, выступление которого он изобразил чертами, обычными для врагов («поиде с великою похвалою и гордостию», «хваляшеся»); не пощадил он красок и для поражения. Все это понятно, если учесть постоянную политическую вражду литовского князя к московскому, хотя он и был связан родством с ним, как тесть с зятем.