Героиня второго плана

Голос Арсалана звучал так ровно и спокойно, что глаза у Серафимы закрывались сами собою. Она давно уснула бы, если бы не пейзаж за окном.

Только выехав из города, она поняла, что означают слова «красивая природа», полгода назад прочитанные ею в письме Розы Соломоновны. И они лишь очень приблизительно передавали то, что открывалось взгляду.

Улан-Удэ не очень был похож на город, скорее на поселок с несколькими старинными купеческими домами – Серафиме больше всех нравился дом купца Немчинова с башенкой, – с несколькими новыми, построенными перед войной, и со множеством разномастных деревянных домиков, разбросанных по окраинам без всякого видимого плана.

Но все-таки это был город, и ощущение человеческого присутствия было в нем слишком явственным. А здесь…

Серафима не могла отвести взгляд от проплывающего за окном пространства. Все оно горело золотом. Как фигура Будды, о которой она вчера вспомнила. Это было золото осеннего редколесья и золото травы, которая должна была бы казаться просто пожухлой, но почему-то казалась именно золотой.

За всю дорогу брат Арсалана – его звали Амарсана – не произнес ни слова. Он как раз совсем не был похож на добродушного Будду, лицо его словно из камня было высечено.

Говорил Арсалан – Серафима поняла, для того, чтобы она не скучала. Он рассказывал об огромном валуне, который лежит в Байкале, а в полнолуние оживает и превращается в черепаху, и она защищает Байкал от Черного шамана, который хочет похитить из озера Белую Жемчужину. И о пещере на острове Ольхон рассказывал, и о книге Чжуд Ши, в которой на льняных страницах описаны все болезни, какие есть на свете, и сказано, как их лечить и каким должен быть врач, чтобы их вылечить.

– Откуда вы все это знаете, Арсалан? – спросила Серафима. – Это так интересно! Как сказка огромная, бесконечная.

– Это не сказка. – Он улыбнулся. Сверкнули антрацитовые загадочные глаза. – Это все буряты знают. У нас много такого.

Иволгинский дацан был похож на обычный деревянный дом, обшитый тесом. Только крыша у него была необычная: края ее были загнуты кверху, как поля шляпки у гнома.

Идти Серафима по-прежнему не могла, но теперь это ее почему-то не пугало. Так же, как не смущало то, что Арсалан несет ее на руках.

Ощущение абсолютной естественности всего происходящего охватило ее. Как будто она погрузилась в глубокую воду и видит в ней, прозрачной и чистой, свои руки, ноги, но видит их все-таки иначе, чем обычно… Сквозь магический кристалл, вот как.

«В Байкале такая вода», – подумала Серафима.

Она ездила на Байкал только однажды, с Розой Соломоновной, которая непременно хотела показать его первой. Но в тот день все валилось у Серафимы из рук. То есть просто немели у нее в тот день руки, и она панически боялась, что начнется то же с ногами, и было ей не до Байкала, вернуться бы благополучно домой.

Но чистую его воду она все-таки запомнила. И вот теперь ей казалось, что она погрузилась в нее с головой, но почему-то не утонула, а парит в глубине, как небывалая водяная птица…

– Арсалан, у меня глаза закрываются… – пробормотала Серафима. – Вам правда не тяжело?

– Правда. – Его голос она слышала уже как сквозь пелену. – Когда война была, отец ушел, братья все ушли, я один с матерью оставался, на фронт не взяли еще, грузчиком работал. Мне совсем не тяжело.

Точно так же, сквозь пелену покоя, она видела и ламу, вышедшего им навстречу из деревянного дома. Серафима не знала, как вести себя с ламой, что ему сказать, да и понимает ли он по-русски, не знала тоже. Разговаривал с ним Арсалан, а она только улыбалась – как ей казалось, довольно глупо, – да любовалась яркой веселой одеждой ламы. Такими же яркими были и ленточки, завязанные на ветках растущего рядом дерева.

Ну а потом и должна была у нее закружиться голова, наверное. От дыма, исходящего из металлических и каменных плошек, в которых курились благовония, от рассеянного света, от однообразных звуков молитвы, доносящихся из соседней комнаты этого деревянного дома; «ом-м-м, ом-м-м», – повторяли молящиеся.

«Может, я умерла? – подумала Серафима. – И уже воплотилась заново? Сколько перевоплощений бывает у буддистов, три, кажется?»

С трудом шевеля языком, она рассказала ламе о своих немеющих ногах. Арсалан повторил ее рассказ по-бурятски, лама что-то спросил – оказалось, о том, как давно это случилось с ней впервые, – Серафима ответила, Арсалан перевел снова… Потом лама попросил ее лечь, и она с удовольствием это сделала, потому что у нее было такое чувство, будто напилась отвара сон-травы, то есть что это она, разве растет здесь сон-трава, это же из русских сказок, или все-таки растет?..

С этой мыслью Серафима закрыла глаза, и сознание ее растворилось совершенно. В чистой воде, в прозрачной воде, в отблесках, в отзвуках, в запахах, в цвете, в свете…

Когда она открыла глаза, то увидела себя лежащей уже в другой комнате. Именно увидела себя – будто со стороны смотрела. Благовония здесь не курились, звуки молитв слышны не были, но было светло, солнечные лучи из двух окон пронизывали комнату насквозь.