Героиновая пропасть

Турецкий доедал, точнее, досасывал лагман, хитро поглядывая на важно откинувшегося на спинку стула Грязнова. Вот ведь и рыхловат уже малость, и огненную свою шевелюру хорошо подрастерял, и без формы, а все равно генералом смотрится. Для тех, кто, в отличие от этого мальчика, понимает, с кем дело имеет.

Открылась дверь, и вошел мэтр, легко кивнул обоим гостям. За ним шагнул излишне спокойный официант.

Грязнов показал рукой на стул, и мэтр с легкой улыбкой присел. На самый краешек.

— Ашурали Ибрагимович, дорогой мой, ты меня хорошо знаешь?

Мэтр лишь прижал руку к сердцу.

— Я разве кого-нибудь обижаю без острой необходимости?

Мэтр развел руками, изображая возмущение самой постановкой вопроса.

— Тогда скажи: зачем меня и моего друга, которого ты также прекрасно знаешь, обижают у тебя, дорогой?

Лицо мэтра стало грозным, и он медленно повернул голову в сторону официанта, с физиономии которого вдруг, как-то сами по себе, стекли жизнерадостные краски.

— Объясни, Вячеслав Иванович. Даже не зная дела, я готов заранее, без каких-либо условий, принять на себя твою обиду и тут ж принести самые глубокие извинения. Прости, я слушаю тебя.

— Я так скажу, — Грязнов сделал пафосный жест рукой, — я прямо при тебе, дорогой Ашурали Ибрагимович, вот сейчас готов выпить один весь этот коньяк прямо из горлышка графина, если твой Леонид покажет мне посуду, из которой наливал сюда. Обещаю! — И Грязнов тоже прижал ладонь к сердцу, склонив голову.

Мэтр осторожно, двумя пальцами, взял хрусталь за горлышко, открыл пробку, поднес графин к носу и понюхал. Аккуратно поставил хрусталь на край стола, при этом его лицо начало багроветь, наливаться яростью. Он так же медленно повернулся к официанту, посмотрел на него, помолчал и наконец произнес:

— Пойди переоденься. Скажи: ты больше у нас не работаешь. Иди. Извини меня, Вячеслав Иванович, я сам сейчас все сделаю. Мерзавец.

Он поднялся, склонил голову и, выходя из кабинета, не глядя, небрежно, но ловко подхватил и унес графин.

Турецкий не успел отреагировать, как уже новый официант принес очередное блюдо, а явившийся следом мэтр, уже безо всякого графинчика, самолично откупорил бутылку коньяка, налил в чистые рюмки Грязнову и Турецкому и чуть отошел от стола, как бы предлагая пригубить, что гости немедленно и сделали, изобразив на лицах полнейшее удовлетворение. Если не восхищение.

— Это что-то новое? — оценил Грязнов. — А, Саня?

— Аромат! — Турецкий поцеловал кончики пальцев, сложенные в щепотку.

— Двенадцать лэт! — провозгласил мэтр. — К шашлыку — ум-м! — и воздел руку, после чего водрузил бутылку на стол.

— Ты скажи… — покачал головой Грязнов. — Азербайджанский? Ай, молодцы! Это ж получается, что поставили его на выдержку еще при советской власти?

Мэтр кивнул с таким выражением на лице, будто и сам еще не решил: радоваться надо этому обстоятельству или печалиться. Но он, сделав движение рукой себе за спину, словно фокусник, достал завернутую в газету явную бутылку. Положил на край стола.

— Пробуйте, уважаемые гости, — почтительно сказал он, — а если не успеете распробовать, можно и потом. — И он тронул кончиками пальцев сверток. — Вячеслав Иванович, каждая обида, даже совсем маленькая, все равно требует удовлетворения. Морального. Верно?

Грязнов с улыбкой кивнул.

— Еще раз извини, дорогой. Всегда рады видеть… И вы нас не забывайте! — последовал полупоклон в сторону Турецкого.

Мэтр достойно удалился, а «гости», переглянувшись, подмигнули друг другу, будто заговорщики, и рьяно накинулись на источающий жар шашлык из телятины, не забывая о коньяке двенадцатилетней выдержки…

Достойно отобедав и приняв дар в счет морального удовлетворения, друзья покинули гостеприимный ресторан. На выходе Турецкий вдруг сказал:

— Знаешь, Славка, я бы на твоем месте воспользовался таким замечательным знакомством и показал, ну, скажем, фотик господина Каманина нашему хозяину. При удобном случае. Чем черт не шутит? А замы министров тоже ведь люди, и ничто человеческое им вроде бы не чуждо.

— А это вполне здравая мысль, Саня. Вдруг, в самом деле, объявится возможное продолжение?

— Умные люди давно заметили, что историй без продолжения просто не бывает.

И они разошлись — каждый в свою сторону: Турецкий отправился направо, на Большую Дмитровку, а Грязнов — налево, на Петровку, 38.

Глава седьмая «ГЛОРИЯ» ДЕЙСТВУЕТ

Простой и доступный в общении Филипп Агеев получил задание всесторонне, насколько это возможно, прощупать находящегося на больничном режиме Владимира Сергеевича Рожкова. И приступил к делу, не откладывая его в долгий ящик. Тому способствовали, как выражаются юристы, вновь открывшиеся обстоятельства.