Героиновая пропасть

— Я, кажется, понял, что конкретно вы хотите от меня узнать, Александр Борисович. Ну что ж… — похоже, это был его излюбленный оборот. — Ну что ж, — повторил он, — тогда слушайте…

И он стал рассказывать, как появился в Кабуле, заменив предыдущего посла, с которым уже работал Каманин. И пользовался у того не совсем понятным авторитетом, который, в свою очередь, инициировал и определенную вседозволенность. Далеко не сразу, но Галеев покончил с этой вседозволенностью, указав своему советнику на его истинное место. Что, думаете, понравилось?! Да конечно же нет!

Посольство вообще очень сложный организм, в котором посол и бог, и царь, и родной батька, и… человек, облеченный властью, с которой кое-кто просто вынужден считаться, даже и на дух ее не принимая. И честные люди попадаются, и отъявленные карьеристы, и откровенные стукачи. Словом, много чего уже потом, гораздо позже узнал о себе Галеев, когда возвратился на Родину. И ведь мог догадываться, но лучше бы никогда не знать, чтобы хоть веры в коллег не потерять. Куда там!..

Себя Галеев причислял к старой советской дипломатической когорте и старался верно служить идее и ведомству до тех пор, пока не пришло к руководству Министерством иностранных дел новое поколение сравнительно молодых людей, обладающих непомерными амбициями и поистине волчьей хваткой. Они ведь везде появились — и в политике, и в экономике — эти так называемые «чикагские мальчики». Вот тогда и покинул свое поприще Галеев, понимая, что в немалой степени обязан отставкой стараниям да хоть и того же Каманина со товарищи, вовремя учуявших новейшие веяния и кинувшихся в указанном направлении, как писал классик, впереди собственного визга.

А что касается конкретно этой компании, то тут, к великому cожалению, и сам Галеев не смог бы отрицать своей вины. В чем? Да скорее всего в том, что попустительствовал. Сам иной раз давал такие задания, выполняя которые честный человек ощущал бы свою причастность к заботам Отечества, а вот мерзавец в обязательном порядке нагрел бы руки.

Теперь ему, например, понятна роль Каманина, которому он поручил наладить предварительные контакты с такой сложной политической фигурой, как Али Шах Максуди. Понятно, почему случались постоянные срывы в переговорах, которые были на руку московским «ястребам», почему так долго не могли, или не хотели, прийти к решению о выводе нашего контингента домой в Советский Союз. Понятно и стремление некоторых фигур успеть как можно больше нахапать, наворовать, устроить собственное благополучие на Родине. А эта резкая вспышка наркоторговли, положившая начало героиновой интервенции через среднеазиатские республики в Россию! Будучи сам абсолютно честным и ответственным человеком, Галеев не хотел тогда верить в то, что его ближайшие товарищи и коллеги уже занялись контрабандой, спекуляцией, всеми теми позорными делами, которые неожиданно обрели в новых условиях, особенно с концом так называемой перестройки в обществе, статус узаконенного бизнеса, а сами мерзавцы — имидж удачливых бизнесменов, столпов нового общества…

Долго рассказывал свою печальную историю-исповедь Фарид Нурмухаммедович. Турецкий вдруг сообразил, что его присутствие здесь невольно будто открыло какие-то клапаны в душе бывшего дипломата, искренне огорченного бедами своей Родины, которую кое-кто нынче даже стесняется так и называть. Чаще — «эта» страна, пока я проживаю в «этой» стране, ну что вы хотите от «этой» страны… Ужас! Позор!

А может быть, Галеев просто проверял на одном из первых своих слушателей реакцию на собственные исторические экзерсисы? И так вполне могло быть. Но среди общих фраз и безадресных обвинений Александру Борисовичу все же удавалось извлечь кое-что весьма полезное и для своего дела. И уже за одно это он был благодарен старику, воодушевлявшемуся от своих же рассуждений.

Нет, конечно, Галеев не тянул на свидетеля. Обвиняя, старался тут же обелить, как-то понять того, кого он на самом деле искренно ненавидел. Ну что ж, повторяя его навязчивую фразу, думал Турецкий, возможно, в том и состоит искусство дипломатии, чтобы объяснить все, не сказав в то же время ни о чем.

А что касается Каманина и Марата Багирова, то, хотя их человеческие и деловые качества Галеевым оценивались весьма низко, он как бы мысленно разводил руками: мол, что теперь поделаешь? Раньше думать надо было.

Очень бы, конечно, хотелось Александру Борисовичу перейти от общих фраз к конкретным фактам, с помощью которых он смог бы выстраивать в дальнейшем свою систему доказательств, но получалась странная картина. «Они воровали?» — «А кто не воровал?» — «Они совершали проступки, несовместимые с их дипломатическим статусом?» — «Господи, да кто подобного не совершал? И ведь за это не расстреливали. В худшем случае высылали на Родину. А они отвечали с вызовом: „А вы меня Родиной не пугайте!“ Но все же, как уже сказано, Турецкому удалось кое-что и выловить.