Героинщики

Она садится на диван и хватается за голову, я вижу, как она выпячивает нижнюю губу, будто собирается плакать. Ее тело дрожит, она больше не может сдерживать слезы. Я включаю свет и осторожно сажусь возле нее.

- Это вполне естественно - желать отомстить, я действительно тебя понимаю, - говорю я ровным, мягким голосом, - но Кок был и моим другом, и к Дженни я очень хорошо отношусь, поэтому я сам разберусь с Диксоном, не надо тебе сюда лезть! Она резко поворачивается ко мне, вся в соплях, и начинает трястись, как красавица из «Экзорциста», и кричать:

- Но я уже в это влезла! Мой отец мертв! Мама - в ебаной тюрьме! А он, сука, там, - она тычет пальцем в большое окно, - ходит по улицам, как свободный человек, пьет пиво пинтами, будто ничего не произошло!

Вдруг она подскакивает и бежит к двери. Я - за ней. Но она в умопомешательстве летит вниз по лестнице.

- Ты куда, Мария ?!

- ПОЙДУ И ПОГОВОРЮ, БЛЯДЬ, С НИМ!

Внизу она выбегает из вестибюля и бежит в переулок, в паб, я едва за ней успеваю.

- Ради Бога, Мария! - кричу я и хватаю ее за худенькое плечо.

Но она выкручивается из моих рук, настежь распахивает двери и вбегает в паб. Все поворачиваются в нашу сторону и пялятся. К моему огромному удивлению, Диксон продолжает безразлично заниматься своими делами за барной стойкой. Он спокойно ведет беседу с каким-то своим другом и разгадывает кроссворд. Он поднимает голову, только заметив необычную тишину в помещении. Но это молчание быстро прерывает крик:

- УБИЙЦА! - кричит Мария, указывая на него пальцем. - ТЫ УБИЛ МОЕГО ОТЦА, ПОДОНОК! ТЫ - УБИЛ ...

Вдруг она начинает задыхаться, будто разочарование отняло у нее все силы; я хватаю ее в объятия и веду к двери, как вдруг слышу наглый, хотя и негромкий ответ Диксона:

- А суд считает иначе ...

Я вывожу ее из паба, и свежий воздух придает ей новые силы:

- ПУСТИ МЕНЯ! - ревет она, ее лицо перекошено от злости и горя.

Мне приходится действительно бороться с ней, ее хрупкое тело приобрело какую-то необычную силу благодаря истерике и гневу. Я сжимаю ее, как это всегда показывают в фильмах, и она, в конце концов, вся обмякает и начинает плакать и выть у меня в объятиях; я веду ее по улице, парковке и лестнице, думая, что вот так и появляется настоящее горе.

Когда я завожу ее в квартиру и сажаю на диван, Диксон кажется ей страшным сном, она - у меня в объятиях, я глажу ее по волосам, говорю ей, что все наладится. Обещаю, что останусь с ней столько, сколько она захочет, что мы разберемся с этим Диксоном вместе, только я и она ...

- Правда? - Она снова задыхается, теперь - от жажды мести. - Ты и я?

- Точно, принцесса, именно так. Этот пидор загнал Кока в могилу, а Дженни - в тюрьму, поэтому я возвращаю свое разъяренное, мстительное лицо к девушке и четко обещаю: - Он. Свое. Получит.

- Мы убьем на хуй этого подонка и убийцу!

- Мы с тобой. Поверь мне!

- Обещаешь? - просит она.

Я смотрю прямо в ее отчаянные глаза.

- Клянусь жизнью своей мамы и сестер.

Она медленно кивает головой. Я чувствую, как напрягается ее тело.

- Но ... Надо все хорошо спланировать. Если мы спалимся, отправимся к Дженни. Понимаешь?

Она вяло, огорченно кивает мне.

- Подумай об этом, - подчеркиваю я. - Если мы просто ворвемся туда и убьем его, нам придется остаток жизни провести в тюрьме. чтобы сделать это и наслаждаться фактом того, что этот подонок сидит в инвалидном кресле или вообще похоронен на каком помойке, мы должны быть свободными!

Ее дыхание замедляется. Я держу ее за руки.

- Мы все продумаем. Для этого наши сердца должны быть холодными как лед.

Холодными, как тот мудак. Иначе он победит. На его стороне полиция и суды. А это значит, что мы должны подождать, чтобы сыграть холодно и спокойно, убрав собственную слабину, прежде чем вступать в бой. Если мы где-то накосячим, дадим волю эмоциям, он снова победит. А мы не можем этого позволить. Понимаешь, что я имею в виду?

- Моя голова ... это просто кошмар ... не знаю, что делать ...

- Слушай меня. Мы получим его, - напоминаю ей я.

Она кивает и успокаивается, потирая рукой лоб.

Я и сам немного расслабляюсь, поднимаюсь и начинаю варить смесь.

- Что ты делаешь? - она удивленно таращится на меня.

- Извини, это твой дом, я должен сначала спросить разрешения. Я хочу ширнуться.

- Что? Как это? Героином?

- Да. Слушай, это должно остаться между нами. Я не горжусь этим, но я иногда ширяюсь. Не то чтобы я на это подсел, но иногда мне очень хочется. С тех пор, как твой отец ... - Я чувствую, как у меня голова идет кругом, когда я вижу ее красное, зареванное лицо. - Мне очень, очень плохо, чувствую себя совсем обессиленным.

Лицо Марии замирает, оно как бы из фарфора. Ее взгляд сосредоточен на пузырьках, которые пускает игла в ложке.

- Только это может унять моб боль, - объясняю я ей. - Я употребляю очень мало, просто чтобы не сойти с ума. В конце концов, у меня нет привыкания, просто сегодня был охуенно тяжелый день.