Героинщики

Я впитываю смесь иглой через вату, затем протыкаю шприцем себе кожу. Когда я втягиваю немного крови и она наполняет цилиндр, глаза Марии тускнеют, будто их залили чернила. Кровь медленно возвращается к венам, я больше не чувствую никакого давления, когда к венам попадает и смесь из шприца ...

БЛЯДЬ ... КАКАЯ БЛЯДСКАЯ КРАСОТА ... Я - БЕССМЕРТНЫЙ, НЕПОБЕДИМЫЙ ...

- Я тоже хочу, - слышу я Марию, ее голос дрожит от крайней необходимости.

- Ни в коем случае ... Это - не лучший героин, - говорю ей я, падая на диван и пуская слюни, как экзальтированная младенец, когда наркота укачивает меня, как добрая нянечка. Опять мне к горлу подступает тошнота ... я начинаю медленно дышать, это всегда помогает.

- Зачем ты это делаешь?

- Когда мне плохо ... иногда так случается ... и это всегда помогает ...

Как же мне плохо ...

- Но мне тоже плохо! Что насчет меня? - спрашивает она.

И мне вдруг приходит мысль, что я вижу в ней и Дженни, и Кока одновременно.

- Ты же говорил, что поможешь!

Я грустно смотрю на нее и беру ее руки в свои.

- Ты - молодая красивая девушка, я не хочу, чтобы ты принимала наркотики. - Господи, она - ангел небесный, который спустился в эту невероятно темную лачугу.

- Я имею в виду, что бы заботиться о тебе ... а не уничтожать тебя, - здесь я качаю головой и слышу, как в ней гуляет кровь. – Без вариантов.

- Хуже мне уже не будет! - кричит она, а потом понимает, в каком положении она оказалась. - Но ... но ... можно же только попробовать, как ты говорил. Просто чтобы чувствовать себя немного лучше ...

Я чувствую, как дыхание сжимает мне грудь с такой же силой, как давит содержимое шприца, когда ты тянешь хорошенький, тонкий поршень назад ...

- Хорошо, но только один раз ... потом ты меня отстанешь. Я не хочу этого делать. Но не могу тебе отказать, тебе надо расслабиться. А потом мы подумаем, как достать Диксона.

- Спасибо, Саймон ...

- Наверное, тебе кажется, будто наступил конец света, - киваю я, замешивая для нее наркотик. - Это поможет, крошка. Это заберет твою боль.

Ее лицо становится слабым и тронутым, когда я повязываю ей на тощую белую руку свой кожаный ремень и начинаю искать вену. А они у нее очень и очень неплохие. Я вижу ее страстное желание, острую потребность забвения, и единственное, чем я могу ей помочь, - это помочь даме расслабиться ...

Я слышу, как она стонет и ползет к дивану.

- Хорошо ... как хорошо ... клево ...

Затем я укладываю ее на диван, устраиваю ее голову на подлокотнике, чтобы подготовить ко всему.

- Ты теперь здесь хозяйка, ты должна быть сильной, ради Гранта. Мы будем поддерживать здесь все в порядке. Ради твоей матери и в память о твоем отца. А скоро мы сходим на свидание к ней, - обещаю ей я, вытирая вспотевший лоб. - Хорошо, дорогая?

- Ага ... - отвечает мне она, глядя на меня глазами, похожими на серебряные монеты.

- Уже лучше?

- Да ... очень хорошо ... не думала, что мне когда-нибудь снова будет так хорошо.

- Мы достанем Диксона, он будет весь твой. Ты и я, мы заставим его заплатить за все, - шепчу я, стоя на коленях у этого прекрасного великолепия.

Я глажу ее по голове, подсовываю под нее подушку.

- А сейчас просто расслабься. У тебя был трудный день. Хочешь, я прилягу рядом с тобой ... обниму?

Она медленно кивает, соглашаясь.

- Это так мило ... - она водит мне рукой по лицу, а я придвигаюсь ближе к ее большим пухлым губам.

- Да, я милый. Это потому, что ты такая милая. А теперь давай поцелуемся.

Она смотрит на меня с печальной улыбкой и целует меня в щеку.

- Hет-нет-нет, детка, не так. По-настоящему, как взрослая женщина.

И вот я чувствую ее губы на своих, ее язык в своем рту, и все это делает она сама. Я закрываю глаза, мельком упомянув о бедной Дженни, которая теперь набивает мягкие игрушки в Кортон-Вейл в течение следующих нескольких месяцев. Как сказал судья, это станет примером для тех людей, которые пытаются мошенническим способами эксплуатировать людей, которые действительно нуждаются в помощи. Мне показалось, будто он процитировал тогда выступление министра внутренних дел. Но это станет уроком для Дженни, она там вылижет больше чужих пилоток , чем почтальон - марок. Впрочем, сейчас я могу думать только об обучении ее дочери, потому что мне становится все лучше и лучше от этих долгих влажных поцелуев. Да, вот оно - я действительно не чувствую никакой боли. Потому что сейчас она - моя. Я отрываюсь от нее и смотрю в ее печальные, сексуальные, хмельные глаза:

- Я никогда тебя не брошу, я не такой, как они. Все будет хорошо.

Она жалобно улыбается.

- Ты хочешь этого, Саймон?

- Ага, - отвечаю я; никогда за всю свою ебаную жизнь я не был откровенным, чем сейчас. - Так я коварен.

Как всегда