Геррон

— Ты такой трудолюбивый, — говорит она.

Она остригла волосы. Не спросив меня. Теперь они совсем короткие. Колючие.

— Вы ежик, — говорю я.

Когда она поворачивает голову, брызги летят во все стороны.

— Почему ты не закрыл окно? — спрашивает она. — Ты не заметил, что идет дождь?

— Я работаю, — говорю я.

— Ты становишься все рассеяннее.

Ольга. Конечно. Это Ольга.

Моя жена.

«593. Крупный план. Молоденькая девушка».

— Докуда ты дошел? — спрашивает она меня.

— До купальни на Эгере.

— Это далеко?

— Примерно середина, — говорю я.

Середина чего? Я забыл.

— Как твой живот? — спрашивает она. — Я принесла тебе твою порцию.

Она опоздала. Сцена в столовой уже смонтирована.

«Панорамная съемка. От буфета идут официантки с подносами и полными мисками, накрывают столы».

— Суп и клецка, — говорит она.

Она все путает.

«С очень близкого расстояния. Рука повара опускается в бочку и достает оттуда капусту, кладет в кастрюлю.

— Капуста, — говорю я.

— Сегодня нет, — говорит она.

— Помидоры, — говорю я.

„Трем девушкам на лежаках дают помидоры“. Уверен, что мы снимали эту сцену. Вначале был дождь, а потом он кончился, и тогда мы снимали. Девушки ели помидоры, и эсэсовцы ничего не могли с этим поделать. Потому что я так распорядился. Для фильма. Никого нет важнее режиссера. Никого.

— Твой суп остынет, — говорит Ольга.

Она не понимает, что мне нельзя мешать. Монтажный план должен быть готов. Туркавка тоже так сказал, а ведь он философ. „Монтажный план — это сущность, — сказал он. — Вообще самое главное“.

— У тебя жар? — спрашивает Ольга.

Нам надо заново отснять сцену в больнице. В новом составе. Госпожа Олицки вместо Герты Унгар.

— Герта Унгар утонула, — говорю я.

— У тебя жар, — говорит Ольга.