Герцеговина Флор

Сигарета была докурена, и отстрелена в сторону противоположного забора, разбиваясь об утрамбованный снег, и создавая небольшой фейерверк из искр от удара. Сосед, проходящий мимо, поздоровался со мной, не смешно пошутил, сам посмеялся, и мысленно был послан в ад. Он был мастером подобного юмора.

В комнате привычно пахло сыростью, к которой быстро привыкаешь, а бутылка с кружкой привычно стояли на табуретке, на фоне двадцать шестого концерта, и ждали своего времени.

Еще пару глотков из дна кружки, и еще теплее, и еще приятнее. Слияние воедино внутренних органов, в комок, в сгусток по-настоящему чего-то мерзкого, просящегося наружу. Человеку легче было бы обходиться без этого бесполезного ливера. Обычно такие мысли посещают меня, когда незаметно гремит Верди, но Моцарт со своим двадцать шестым был еще довольно неплох, обычно он исходит к концу первой бутылки. К концу первой бутылки приходят и первые таблетки, которые естественно «категорически запрещено принимать с алкоголем», под названием икс, но разве мою пьяную душу волнует такое, когда она становится «грустнее, чем тысячи новогодних елок». Со второй бутылкой идет без разбора уже все что не успело быть спрятанным на трезвую.

Возвышаясь таким образом, придумывая на ходу оправдания смешные, что тверды лишь только до востребования, до возрастания в крови дозы спирта и транквилизаторов, что в адском танце смерти расширяют твои сосуды, до легкого угнетения дыхания. Тогда ты перестаешь думать о последствиях, и что гемодиализ тебе не поможет, если и успеют тебя найти вовремя, ведь ты же не чертов рок-н-рольщик, а врачи не волшебники.

23:00 – 00:00

О, тщета! О, осмысление тяжести переломного момента, конец первой бутылки. Каким же несчастным я тогда становлюсь и беспомощным. Человечек в футляре, невыносимы действия тогда становятся, робеешь перед каждым движением, каждый взгляд на комнату, что тебя окружает, тяжел, словно на веки повесили гири пудовые. И тянется тогда рука за Герцеговиней, и через таблетки снова, и вспоминая о второй, которая открывается, наливается тут же ровно половина, и вперемешку с желтыми кружочками выпивается прямо залпом, как пианист, запрокидывая голову. Все тогда приходит на круги своя, и грусть с робостью уходят вместе со смесью прямо где-то внутрь, в смесь из кишок и прочего хлама. И вдалеке уже слышно, между ноток Моцарта, резко и в то же время осторожно прокрадывается Верди. Пойдем же госпожа Флор, я хочу показать вам этот прекрасный зимний вечер, мы сегодня в отличной компании.

Мне нравится курить в столь позднее время. Людей почти нет, лишь огоньки дешевых кухонь, желтым светом проливаются на белый снег, где жена собирает мужу перекус на работу, а может быть и он сам.

Уже ватные ноги принесли меня к моей двери, сквозь вонь парадной, такой же привычной, как и запах сырости в моей квартире. Я повалил свою жопу на диван, подвинул табурет поближе, отстегнул пару таблеток и запил их небольшим количеством горького и мерзкого виски, стоящего себя и меня.

Взревел тогда из радио Верди, и дух воспрянул, а тело наоборот все больше обмякало и становилось словно кукольная вата. Я представил, как прекрасная Герцеговина Флор, входит на мой скромный прием, сквозь распахнутую стену, со стороны соседей. Высокая и статная женщина, лет тридцати пяти, черные волосы как деготь, тяжелы и густы. Взгляд ее карих глаз, пронзает стены. Она холодна и голубых кровей, но не ко мне. Завидев меня, ее широкий рот, и без того прекрасный, украшенный вульгарной вишневой помадой, слега расходится в улыбке. Я же радуюсь, как ребенок и хлопаю в ладоши.

– Я ждал вас, госпожа Флор.

– Та ты уже хорош. – говорит она, свысока косясь на поваленную пустую бутылку, и наполовину опустошенный матрац с желтыми кругляшами.

– Я всегда хорош, мадам. Чертовски хорош.

Она уже широко расплылась в улыбке, как при виде старых друзей, что не виделись вечность, а может и того меньше.

– Ох, госпожа Флор! – засуетился я. – Прошу прощения, я забыл предложить вам стул! Где же мои манеры?!

Суетливо бегая по комнате, еле стоя на ногах, я пытался найти стул, которого у меня никогда и не бывало.

– Не утруждайте себя, господин К., я присяду рядом с вами, на диване.

Она легко опустилась на диван, и ее пышное темно зеленое платье заняло большую его половину. Из шкафчика, что висел над плитой, я взял наполовину обрезанную пластиковую бутылку, которая служила стаканом для гостей, но разве мог я позволить себе чтобы эти прекрасные губы, созданные исключительно для ласк и поцелуев, касались дешевого пластика, поэтому усевшись рядом с ней, немного на край ее темно зеленого платья, я предложил ей свою кружку.

– Прошу прощения госпожа, за свою простоту, я…

– Ну что же вы, господин К., я так устала от этих богатств и пафоса, мне просто нужно уединение с интересным человеком, немного спокойствия, и столько же дешевого алкоголя. – изящно прервала она меня.

– Вы мне льстите Герцеговина! – ответил я, и мы вместе рассмеялись, а я налил нам выпить.