На секунду он отключился от разговора и задумался. Что сулила и чем грозила ему эта находка? Встречу с Соловьем-разбойником? Возможно. Но самое главное, что эта маленькая косточка убеждала в том, что он не яря затеял очередную экспедицию, не зря пустился на поиски того, что, по его мнению, делало Русь и ее богатырей непобедимыми. Доктор Сатера решил найти меч-кладенец. Собственно, население страны знало, любило и восхищалось доктором благодаря его находкам. Это он разыскал сапоги-скороходы в запасниках одного из провинциальных музеев, это он нашел ковер-самолет в песках Средней Азии, а последняя его телевизионная программа вновь наделала много шума. Он показал самоходную печь. Кто не знает сказку про Емелю и щуку?! Только щука была там ни при чем! При чем оказался чудо-мастер Емельянов из одной русской деревни, который задолго до заморского Райта и сотворил самодви- жущуюся телегу. С виду она была похожа на русскую печь. На этой самой «телеге» мастер, как сказочный Емеля, и ездил за водой, и по грибы, и за дровами. Поotom первый в мире самоходный аппарат простоял в избе под парами более трехсот лет. Был утерян самый главный секрет — как трогаться с места! Печь просто топили из год в год, будто бы дожидаясь, когда же доктор Сатера со своей видеокамерой заберется в эту глушь и ошарашит весь мир сообщением, что на автомобилях ездили задолго до того, как об этом написали в утренних парижских газетах 1770 года. Единственное, что так и не узнал Сатера, какую роль в этой истории играла щука, хотя и допускал, что это и есть то самое «народное творчество» — умение народа поэтизировать самые обыденные вещи.
Получив от директора музея разрешение на съемку, Сатера принес из машины камеру, осветительные приборы и потратил еще часа полтора на то, чтобы запечатлеть распятие в самых выгодных ракурсах. Естественно, он запечатлел для потомков и самого директора, и проснувшихся по этому поводу старушек и непонятно как попавшую в музей девушку с персиком, ну и конечно же портрет самого Григория Кузьмича Рукавишникова, который, кстати сказать, музеев не переваривал и никогда при жизни в них не бывал…
Более в этом городке доктору Сатере делать было нечего, и он оседлал свой верный, доведенный до европейского уровня народными умельцами обыкновенный УАЗ с открывающимся верхом и покатил в лучах заходящего солнца по проселочной дороге дальше, куда-то на северо-восток Пыль клубилась за колесами его автомобиля, покрывая красный диск солнца, который доктор видел в зеркале заднего вида дрожащим маревом. Естественно, что и сиденья, и приборный щиток, да и сам доктор с головы до ног были покрыты толстым слоем дорожной пыли. Ее частицы скрипели на зубах, но от всего этого доктор только сильнее сжимал баранку и упорно давил на педаль газа, время от времени сверяясь с картой, лежащей рядом на сиденьи. Проведенная красным карандашом линия на карте тянулась в глубину зеленого пространства, а именно так, нас учили в школьные годы, обозначались леса.
Соловьевка, деревушка, в которую въехал доктор Сатера, ничем не выделялась из череды тех, которыми обильно усеяна российская земля. Стоящие вдоль дороги, покосившиеся и почерневшие от времени избы, раз и три года богатые на урожай огороды, ухабистая дорога и конечно же церковь, поставленная на самом видном месте. Пожалуй, одно обстоятельство не ускользнуло от опытного взгляда доктора — отсутствие людей на улице. Сатера сбросил скорость и поехал вдоль домов, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть человеческое лицо в окне за забором или на огороде. Однако ничего, кроме хриплого собачьего лая, не говорило доктору о том, что в этой деревне есть живые существа. Вот он доехал до здания школы, потом некоего подобия площади, а там и автобусная остановка. Дальше — здание сельсовета с государственным флагом на макушке, и гранитный стакан постамента, где еще совсем недавно стоял вождь пролетариата, а теперь из трещины пробивалась зеленая поросль. Нигде никаких признаков жизни. Доктор сделал круг возле постамента, и не напрасно: с противоположной стороны висела рукописная афиша, на которой значилось следующее: