Герцог

— Нет — к ним. Это — общественное зло. Ты подхватишь дурную болезнь. Умрешь страшной смертью. Надо бросить это. Тогда и Мозес вернется.

— Хорошо, хорошо. Встань, пожалуйста, я брошу.

— Ведь можно как-то иначе зарабатывать себе на жизнь. Сделай мне такую милость, Дейзи.

— Все, мама, кончено. Пойдем сядем.

С занемевшими ляжками, подгибаясь в коленях, ветхая Полина тряско и трудно вставала с пола, и Дейзи отводила ее в кресло. — Я их всех разгоню. Идем, мама. Я включу телевизор. Ты что хочешь посмотреть — кулинарную школу? Дайон Лукас? Или Клубный завтрак? — Сквозь жалюзи струилось солнце. Трескучее, мельтешащее изображение на экране окрашивалось желтым тоном. И седая благонравная Полина, принципиальная и твердокаменная старуха, целыми днями высиживала перед телевизором с вязаньем. Захаживали присмотреть соседки. Из Бронкса наезжала кузина Ася. По четвергам приходила убраться женщина. Но в конечном счете Полину на девятом десятке пришлось-таки определить в дом престарелых — где-то на Лонг-Айленде. Вот как крушатся самые стойкие натуры!

Дейзи, я так тебе сочувствую. Жалко…

Беда не приходит одна, подумал Герцог. Саднили выбритые щеки, он намазал их гамамелисом, вытер пальцы о полы рубашки. Схватив шляпу, пиджак и галстук, сбежал по сумрачной лестнице — не было времени канителиться с лифтом. На стоянке таксист-пуэрториканец охорашивал карманной расческой глянцевую черную голову.

Галстук Мозес повязал уже в машине. Шофер обернулся получше разглядеть его.

— Куда, герой?

— В центр.

— Слушай, я тебя, наверно, удивлю. — Они ехали на запад к Бродвею. Шофер все так же разглядывал его в зеркальце. Тогда и Герцог, подавшись вперед, прочел рядом со счетчиком фамилию: Теодор Вальдепенас. — Утром, — сказал Вальдепенас, — на Лексингтон авеню я видел малого в пиджаке точно такого фасона. В такой же шляпе.

— А лица не видели?

— Лица — нет. — Такси выскочило на Бродвей и погнало в сторону Уолл-стрит.

— А где — на Лексингтон авеню?

— В районе шестидесятых улиц.

— И что делал тот парень?

— Чувиху в красном сосал. Почему я и не видел лица. Но как, я тебе скажу! Так это ты, что ли?

— Скорее всего да.

— Смотри, что делается! — Вальдепенас шлепнул ладонью по баранке. — Обалдеть. Тут сколько миллионов народу. Я вез одного из Ла Гардиа через Триборо и Ист-Ривер-драйв и высадил на Лексингтон у Семьдесят второй. Тут ты с чувихой, а через два часа я тебя беру!

— Все равно что поймать рыбу, проглотившую королевский перстень.

Полуобернувшись, Вальдепенас через плечо посмотрел на Герцога. — А чувиха что надо. В соку. Блеск! Жена?

— Нет, я не женат. И она не замужем.

— С тобой, приятель, все в порядке. Когда состарюсь, возьму с тебя пример. Чтоб не было остановки. Я уже сейчас, если честно, от сопливок шарахаюсь. До двадцати пяти с ними нечего делать. Я на них клал. Баба только после тридцати пяти начинает понимать. Самый товар тогда… Куда тебе?

— В городской суд.

— Ты адвокат? Полицейский?

— Какой же я полицейский в этом пиджаке!

— Чудила, сейчас детективы в платьях расхаживают. Да мне все равно. Я тут — слышишь? — в прошлом месяце здорово обозлился на одну сопливку. Ложится, понимаешь, а сама резинку жует и мусолит журнал. Только еще не говорит:

— Давай работай! — Я говорю:

— Слушай, с тобой Тедди. Резинка, журналы — это зачем? — Ладно, — говорит, — давай по-быстрому. — Ничего отношение?! — По-быстрому, — говорю, — я на своей тачке гоняю. А ты за такие слова получишь по зубам. — И знаешь, пихать ее без удовольствия. В восемнадцать лет они даже погадить не умеют.

Герцог рассмеялся, главным образом от удивления.

— Я прав — нет? — сказал Вальдепенас. — Ты не ребенок.

— Да, не ребенок.

— Женщина за сорок — она оценит… — Они были у Хаустон-стрит.

Какая-то небритая пьянь, злобно сжав челюсти и вытянув руку за чаевыми, ловила машины — протереть стекло грязной тряпкой.

— Гляди, что этот сачок творит, — сказал Вальдепенас. — Пачкает стекло. Дурачье откупается. У кого коленки дрожат. Кто пикнуть боится. Я видел, как шваль из Бауэри просто харкает на машину. Пусть только притронутся к моей тачке. Вот она, монтировка. Как звездану гаду по башке!