Герцог Бекингем

Едва сойдя на берег, Бекингем поспешил в Лондон, чтобы встретиться с королем и своей верной Кейт, которая была на последних месяцах беременности. Когда главный адмирал уезжал из Портсмута (король послал за ним собственную карету, чтобы доставить как можно быстрее), некая старуха предупредила его, что слышала, как какие-то люди планировали убить его по дороге в столицу. Племянник Бекингема Уильям Филдинг, сын его сестры Сьюзан, сопровождавший его на Ре, предложил поменяться с ним одеждой, чтобы убийцы приняли его за герцога. «На что герцог, нежно обняв его, ответил, что благодарит за подобное предложение и доказательство любви, но если он сейчас смалодушничает, то впредь у него не будет ни минуты покоя» ^{368}. Трусость явно не входила в число недостатков Джорджа Вильерса.

Уладив свои личные дела, Бекингем выслал в Портсмут сумму в 3 тысячи 500 фунтов стерлингов из собственных доходов на помощь нуждающимся матросам и солдатам. Тем временем эпидемия разыгралась вовсю: 12 декабря насчитывали уже 500 умерших со дня возвращения экспедиции.

Но думать, что главный адмирал впал в отчаяние и чувствовал себя неудачником, означало бы слишком плохо знать его. Исполненный своей обычной невероятной энергии – по правде говоря, граничащей с безрассудством, – он уже горел новыми проектами. Он планировал нападение на Кале и возвращение к Ла-Рошели с новым, хорошо оснащенным флотом. Карл I, не менее самоуверенный мечтатель, желал того же. Но как взяться за дело, если опять нет ресурсов?

Глава XX «Ах, негодяй!»

Новые проекты, последние иллюзии

По мнению одного беспристрастного наблюдателя, весной 1628 года положение Карла I как в Англии, так и за ее пределами постоянно ухудшалось. Становилось все более очевидным, что тяготы войны – или, точнее, трех войн: против Франции, против Испании и против германских католиков – выше сил Англии. Тем более что с самого начала правления, которому в марте пошел четвертый год, выразитель воли народа – парламент – открыто противился утверждению налогов, а набор солдат и матросов с каждым разом осуществлялся все с большим трудом.

Если бы это был не Карл I, а его советником был не Бекингем, из подобных обстоятельств сделали бы соответствующие выводы. Но характер главного адмирала, равно как и его господина, не позволял отступать. К их политике после неудачи на острове Ре вполне подошло бы выражение «бегство вперед». Впрочем, по мнению Карла I, неуспех был не столь велик, как его расписывали невежды и злопыхатели. «Я не скажу, что отступление – это большая удача, но я не скажу также, что оно столь уж разрушительно», – доверительно сообщил он в декабре 1627 года венецианскому послу. И добавил: «Король Франции решил погубить Ла-Рошель, а я решил помешать ему в этом. Самое лучшее – это возобновить военные действия и послать в Ла-Рошель двести тысяч человек» ^{369}. Как только Стини вернулся в Лондон и снова стал участвовать в заседаниях Тайного совета, замаячили новые проекты.

Что касается новой экспедиции к Ла-Рошели, то Субиз, вернувшийся в Англию вместе с Бекингемом и несколькими представителями города, небезосновательно настаивал на том, что операцию надо проводить срочно, иначе рассчитывать на успех не придется. Ведь после отплытия англичан с Ре Ришелье с невероятной энергией повел осаду Ла-Рошели, оказавшейся в полном окружении. От моря она была отрезана полутора километровой дамбой, построенной в апреле, а также линией мощно вооруженных вражеских судов. Бекингем осознавал опасность дамбы, но ларошельцы заверили его, что дамбу можно взять штурмом и хорошо управляемый флот может войти в порт. В ожидании помощи осажденные жители Ла-Рошели страдали от голода. У них уже не оставалось другой надежды, кроме вмешательства братьев во Христе с другого берега Ла-Манша.

Но для этого – как всегда, как всегда… – требовались деньги. Финансовая бездна, в которой оказалось государство, продолжала углубляться. Заложив земли короны, вновь прибегнув к принудительному займу, выжимая пошлину «на тонны и фунты», Карл худо-бедно сумел собрать к концу 1627 года около 263 тысяч фунтов стерлингов, а долг составлял 319 тысяч фунтов. Более 7 тысяч 500 солдат и 4 тысячи матросов не получали жалованья. Босые и полураздетые, они бродили повсюду, сея ужас грабежами и нападениями, «достойными диких зверей». Волну протеста вызвало также навязанное правительством насильственное определение на постой.