Герцог Бекингем

Неужели наконец наступило затишье? Эта иллюзия быстро рассеялась. Когда государственный секретарь Джон Кок ^[77]выразил в палате общин от имени короля благодарность за субсидии, ему пришла в голову злополучная идея пересказать также речь Бекингема в Тайном совете. Джон Элиот сразу же потребовал вычеркнуть из протокола это добавление, возмутившись, что в присутствии депутатов к словам монарха смеют присовокуплять слова простого подданного. И сразу было сделано уточнение: субсидии будут реально предоставлены только после того, как король даст ответ на документ, разрабатываемый нынче парламентом. Этот документ впоследствии вошел в историю под названием «Петиция о праве» (Petition of Right).

То был чрезвычайно важный документ для истории развития конституции Англии, поскольку он впервые откровенно и ясно выразил мысль о том, что королевская власть ограничивается правами парламента. Когда петиция была передана общинами в палату лордов, Бекингем предусмотрительно попытался сгладить ее направленность, предложив добавить пункт о сохранении «суверенной власти» короля. Это предложение вызвало возмущение в палате общин. «Королевская прерогатива известна всем и всеми соблюдается, – заявил Эдвард Кок, – но это выражение: "суверенная власть" – нигде не фигурирует. Оно ставит короля выше законов». Томас Уэнтуорт настаивал: «Если мы примем подобную поправку, мы дадим повод к опасным интерпретациям». Наконец петиция была утверждена без спорной поправки. Она была подана королю 8 мая.

Спасать Ла-Рошель поздно

Пока в парламенте разворачивались дебаты, оснащение флота, посылаемого на помощь осажденной Ла-Рошели, завершилось. Подготовка все время сопровождалась неудачами. Солдаты и матросы дезертировали вскоре после насильственного набора, офицеры служили неохотно. Супротивные ветры и бури объединились, чтобы помешать отплытию флота, который в конце концов сократился до пятидесяти пяти судов вместо изначально планировавшихся ста.

Поскольку Бекингем не мог покинуть Лондон в разгар парламентской сессии, король назначил командующим экспедицией другого человека. Увы! По совету Стини, он выбрал для этой роли шурина и друга герцога графа Денби, мужа Сьюзан Вильерс, сестры обожаемого Джорджа. Денби был хорошим человеком, но совершенно не имел опыта в морском деле. То был типичный случай фаворитизма, в котором Бекингема вполне справедливо обвиняли.

Результат получился плачевный. Флот покинул Плимут – спустя два месяца после планировавшегося срока – 24 апреля и прибыл на расстояние видимости от Ла-Рошели 1 мая (11 мая по французскому календарю). Он был встречен сильным огнем из пушек, расставленных Ришелье вдоль берега. Было ясно, что войти в порт невозможно из-за дамбы и оборонявших ее французских кораблей. После недели сомнений, переговоров с Ришелье и отчаявшимися жителями Ла-Рошели Денби предпринял неуверенную атаку, а затем отступил. 8 (18) мая он поднял паруса и вернулся в Англию.

На этот раз Карл I пришел в ярость. «Если бы корабли были потоплены, – заявил он, – я мог бы по крайней мере собрать дерево и построить новые» ^{375}. Он приказал Денби немедленно отправиться обратно. Но корабли были истрепаны, моряки решительно отказывались снова выходить в море. От плана пришлось отказаться. Изголодавшаяся Ла- Рошель стала ждать следующей (гипотетической) экспедиции, которой уже должен был заняться сам Бекингем.

Тем временем в Англии, как и в Ла-Рошели, начали ходить слухи о главном адмирале: мол, говорят, что он получил от Ришелье 200 тысяч крон за отказ от спасения осажденного города. И еще говорят, что Анна Австрийская прислала ему письмо с просьбой не вмешиваться в дела Франции (век спустя в это еще верил Вольтер). Разумеется, все было неправдой. Но: «клевещите, клевещите, что-нибудь да останется» ^[78]. Неудача Денби еще больше увеличила непопулярность его шурина, если только ее можно было увеличить… ^{376}Парламент рыдает

Сообщение о бесславном возвращении Денби отменило в парламенте последние запреты, которые до этой поры не позволяли депутатам открыто называть Бекингема виновником несчастий страны. В палате общин воцарилась странная атмосфера паники и возбуждения, чреватая любыми крайностями. Нервы накалились до предела. Когда 5 июня Карл I ознакомился с «Петицией о праве» и в своей уклончивой манере ответил, что «возместит упомянутый в жалобах ущерб в рамках законности», в палате началась настоящая истерика. «Еще никогда в парламенте не видели подобных страстей, – пишет очевидец. – Одни рыдают, другие предсказывают гибель королевства, третьи изображают пророков и говорят о гневе Господнем, – и все решительно настроены бороться против врагов короля и государства» ^{377}.