Почему Альта ведет себя как героиня идиотской книжки и занимается рукоприкладством - я объясню вам в первом же отрывке от её лица. А пока просто примите как данность, что её неимоверно бесит Эстилис.
========== Глава 5. Распавшееся ==========
Юнари боялась ложиться спать: с последней ночи её начали пугать сны. Однако делать было нечего - да и куда деться от самой себя? Рано или поздно это настигнет…
На этот раз не случилось черноты, не возникало ничего страшного, просто среди общей мути сна выплыло едва знакомое лицо - коротко, неровно обстриженные светлые волосы, припухлые губы и усталый взгляд. Далеко не сразу Юнари осознала, что видит перед собой Кинэри Эссентессер.
- А, это ты… - грустно произнесла она. - Я ожидала увидеть другую.
- Кого? - прошептала Юнари, чувствуя странный трепет перед этой девушкой.
- Малышку, - Кинэри нахмурилась. - Странно. Я не думала, что настолько опоздаю. Я должна быть с малышкой, а у тебя - другой путь. Оставайся рядом с Маршалом, он властитель времени, он знает, что нужно делать.
- Д-да, - кивнула Юнари. - Я поняла…
- Прощай, - меланхолично проговорила Кинэри. - Вряд ли мы ещё увидимся.
Сон расплылся розоватой дымкой. Юнари открыла глаза - за окном уже занимался закат. В голове было на удивление ясно. А самое главное, она наконец-то вспомнила и осознала все. Она понимала, кто она такая.
***
Похороны Эвальда Мистераля проводились скромно. Закрытый гроб стоял в главной зале особняка Мистералей - того самого дома, где провели свое счастливое детство маленький Эви, так и не принятый в ранг рыжих, и его сестры, в том числе и названая, в том числе и гостья из Крылатого Мира Ада-Адилунд.
Шагнув под своды этого величественного здания, Хор отчего-то ощутил себя гостем таинственного старого замка, над которым нависло проклятие, постепенно уничтожающее всех, кто когда-либо в нем побывал. А как иначе можно было объяснить то, что происходило со всеми Мистералями? Мальс чувствовал тоску по всем: и по верной Раль, и по едва знакомой Виорди, и по не до конца понятному Эвальду. Эви. Улыбка, протянутая рука, все ещё испачканная чем-то вроде мела, никакой настойчивости и сплошная доброжелательность. Красивый голос, сложные аккомпанименты песен, неизменная улыбка - и внезапная серьезность при прочувствованных словах. Он был той самой открытой книгой: прочитайте, если не порежетесь об острые листы.
В памяти Эвальд так и остался с тем беззаботным лицом, с каким обещал подобрать секретаря Хору. Разум упорно отказывался ассоциировать его с той жутью на фотографиях. И казалось, что там, под плотно закрытой крышкой гроба, все та же улыбка на застывшем лице, словно и не изрезали его, словно и не обожгли, уродуя.
Гроб стоял на возвышении, окруженный вазами с цветами: сумели же найти в середине осени… И хотя за окном было мрачно и серо, но здесь тлели огоньки красных мелких цветов. Людей собралось совсем немного: Рондер Мистераль с непроницаемым выражением лица, его бледная тихая супруга, едва-едва державшаяся Илана, нервно сцепившая руки Юнари и ещё несколько Мистералей, едва знакомых Мальсу. В углу он заметил прямую фигуру Лейнора Зорренда, который неподвижно глядел в угол.
Хор медленно подошел поближе к Илане и Юнари и получил от обеих благодарные взгляды. Рондер с женой стояли напротив, не желая ни с кем сейчас общаться. Снова застучали двери: к гробу чеканным шагом шел Герцог Грозового Мира, высоко подняв голову, и в этой его осанке было нечто совершенно неестественное, выдававшее, что он не настолько спокоен, как хочет казаться. Эстилис подошел к возвышению и замер, глядя на цветы и гроб. Его губы едва заметно шевелились, произнося прощание, слышное лишь ему и навеки уснувшему Эвальду. Мальс закусил губу: отчего-то, глядя на это, он начинал чувствовать все усиливающуюся тоску.
Рондер Мистераль, прежде застывший мраморной статуей, двинулся с места: сделав несколько шагов, он медленно начал говорить. Хор не слушал, он старательно убегал мыслями от этого, потому что знал: речь звучит фальшивая, неискренняя, неправильная, недостойная этого прощания. В отличие от большинства собравшегося здесь, названый отец Эвальда лгал, говоря красивые печальные слова, но внутри оставаясь равнодушным. И Мальс не хотел слышать этого. Его просто коробило от такого обмана, казавшегося чуть ли не вандализмом по отношению к умершему. Но правила приличия того требовали, и Рондер говорил, якобы выражая чувства всех собравшихся. Собравшиеся молчали, а говорил один он, и везде звучала фальшь. Для того, чтобы осознать это, Хору хватило одного лишь взгляда на главу фамилии.
Наконец тот закончил и замолчал, всем видом изображая скорбь. Илана, переминавшаяся с ноги на ногу, сжимавшая подрагивающие губы, вдруг рванулась вперед и со слезами вцепилась в крышку гроба.