Герцог-упрямец

Девина невольно рассмеялась.

– В нем. Луиза должна получить самый лучший уход, чего бы это ни стоило.

Герцог пожал плечами.

– Будем надеяться…

Девина наконец-то села, и все ее тело словно застонало от облегчения.

– Мы все крайне беспомощны перед подобными недугами, – пробормотала она. – Мы не знаем, что их вызывает, и не можем сделать почти ничего – должны лишь молиться и стараться не ухудшить положение вещей. Когда речь идет о медицине, мы все еще нецивилизованные дикари.

Брентворт улыбнулся.

– Вы все время говорите «мы». Считаете себя доктором?

– Я мучительно сознаю свои ограниченные возможности из-за недостатка подготовки и пола. А мое «мы» относилось ко мне и моему отцу. Я помогала ему, когда мы ездили в деревню, пытаясь хоть что-то там изменить, и я многому тогда научилась, но мне никогда не позволят узнать все то, что знал отец.

– Очень жаль, – сказал Брентворт, немного помолчав.

– Да, очень, – кивнула девушка. – Как печально, что нам пришлось отправлять в город вашу карету, чтобы найти доктора для Луизы. – Она окинула взглядом гостиную, обставленную мило, но весьма скромно. – Ее муж зарабатывает неплохо, но я не думаю, что он может позволить себе оплатить визит доктора Чалмерса – тем более что тот приехал издалека.

– За Чалмерсом послал я. Я и буду платить, – заявил герцог.

В этот момент упомянутый доктор вышел из комнаты Луизы и стал спускаться по лестнице. Посмотрев на мистера Боумена, он спросил:

– В вашем колодце хорошая вода?

– Да, хорошая.

– В таком случае наберите несколько ведер. Подогрейте воду – пусть будет не горячая, а только теплая – и отнесите наверх. Мне потребуется для помощи вся ваша сила, поэтому соберитесь. Ваша жена не совсем в бессознательном состоянии, и если вы не будете спокойны, то она обязательно это заметит. А мы не хотим ее волновать.

– Я могу помочь, – предложил Брентворт.

Доктор Чалмерс покачал головой.

– Нет, ваша светлость, не можете. И леди тоже не может. То, что я собираюсь сделать, в высшей степени неделикатно, и осмелюсь сказать, что если кто-нибудь из вас будет находиться там, то это только ухудшит и без того скверное положение вещей. – Он повернулся к Девине. – Хорошо, что вы сразу же заметили обезвоживание. Кучер упомянул об этом, поэтому я привез с собой… кое-что полезное. Клистирная спринцовка обычно используется, чтобы вводить лекарство, но с ее помощью можно ввести в организм человека и воду. Много воды – и быстро. Так будет гораздо эффективнее, чем вливать ложками в рот.

Это Девина знала. Она уже придумывала, как при необходимости соорудить самодельный клистир. В старые времена для этого использовались отмытые мочевые пузыри животных, но она сомневалась, что у мистера Боумена имелось что-нибудь подобное в хозяйстве.

Брентворт оставался бесстрастным. Если он и знал, что такое клистир, то никак этого не показывал. Однако свою помощь доктору больше не предлагал.

– Как только вода подогреется, мы приступим. – Доктор Чалмерс снял сюртук. – Сегодня ночью я сам с ней посижу. Ожидаю, что кризис произойдет еще до наступления утра, и конечный результат, тот или иной, будет нам совершенно ясен. – Он повернулся к Девине. – Скорее всего вы спасли ей жизнь. А теперь я советую вам немного поспать. Вы ничем никому не поможете, если сами заболеете.

– Мисс Маккаллум, я отвезу вас домой, – сказал Брентворт.

– Но я должна остаться…

– Нет. Вы здесь больше ничего не сможете сделать. Идемте со мной.

Девина не хотела уезжать. Ей казалось, что она бросает собственную семью. Вставая, она заметила, что мистер Боумен хлопочет в кухне, подогревая воду и разговаривая с сыном. «Что ж, наверное, он прав, – подумала девушка. – Есть какая-то грань, после которой помощь становится вторжением».

В карете усталость окутала ее как сырое одеяло. Она смотрела наружу, ловя последние отблески света, и пыталась не обращать внимания на сидевшего напротив мужчину, поцеловавшего ее сегодня. И поцелуй этот оказался очень даже приятным… Но герцог просто хотел ее успокоить, не так ли?

Несколько минут спустя она заснула, и Эрик почувствовал облегчение, но в то же время и разочарование. Разочарование оказалось сильнее.

Поцеловав ее, он понял, что уже давно стремился к этому поцелую. А вот Лэнгфорд сразу это понял. Что ж, неудивительно. Ведь Лэнгфорд обладал особым чутьем ко всему, что касается чувственности.

Эрик внимательно смотрел на сидевшую напротив него девушку, едва различимую в сиянии восходящей луны и тусклом свете фонаря, раскачивавшегося на карете. Сейчас, когда ее чудесные глаза были закрыты, а выразительное лицо неподвижно, он думал о ее характере – об уверенности в себе, с которой она вошла в комнату больной. И любой, кто увидел бы ее в тот момент, сразу бы поверил, что она все исправит. Во всяком случае, он, Эрик, в это поверил.