Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий

Материализм обычно сопровождает эти сциентистские устремления. Надо заметить, что откровенный идеализм не поощряется во французской академической среде, что связано и с сильной антиклерикальной традицией, и с «марксистским прошлым» многих французских интеллектуалов. Обвинение в идеализме и сегодня, несмотря на спад влияния марксизма, способно пригвоздить коллегу к позорному столбу. Но до недавнего времени крайний материализм тоже выглядел неподобающим: его укоренению мешали свойственный многим направлениям исследований интерес к ментальности и конструктивизм [86]. Напротив, убежденность в материальной природе изучаемого явления наложила глубокий отпечаток на ряд подходов прагматической парадигмы. Поскольку вся программа когнитивных наук основывалась на стремлении изучать сознание как материю, они предпочитали пользоваться естественно-научными методами [87]. Может быть, секрет популярности когнитивных наук в Париже в последнее десятилетие отчасти объясним тем, что они претендуют на роль посредника между гуманитарными и естественными науками, предлагая модель «естественно-научного» отношения к гуманитарному знанию?

Активные проводники идей прагматической парадигмы из когнитивных наук остро сожалеют о неспособности коллег, занимающихся науками социальными, до конца проникнуться их материалистическим пафосом.

«Исследователи в области социальных наук, к сожалению, обладают дуалистическим видением, а именно, что социальные науки и естественные науки не принадлежат к одному миру. Они считают, что диалог между ними невозможен, за исключением нескольких специальных областей, таких как искусственный интеллект. Они считают, что нет связи между реальностью физической и социальной. Конечно, нельзя пытаться редуцировать социальную сферу к физической, но нельзя также отрицать наличие связей. Почему социальные науки остаются настолько закрыты для естественных наук, я не знаю. Например, взять Жана-Пьера Шанжо. Он очень интересный человек, но социальные исследователи с ним не хотят ничего обсуждать, потому что он интересуется нейронами. Но он также интересуется моралью, живописью… Конечно, для этого диалога сегодня не очень подходящие условия. Сказать „надо быть материалистами“ еще не значит убедить людей»,

— рассуждает Бернар Конен.

Нужно учесть, что главное в модели познания, предложенной Шанжо и его коллегами, состоит в представлении о мышлении как о цепи электрических зарядов, приводящих к возбуждению нейронов головного мозга. Мозг рассматривается как суперкомпьютер, где нейроны выполняют функцию микропроцессоров. Поскольку обнаружение связи работы нейронов с гормональной системой привело Шанжо и его сотрудников к построению модели мозга-гланды, которая выделяет в виде химических молекул человеческие эмоции, некоторое замешательство со стороны коллег — представителей социальных наук становится более понятным. О крайности материализма, исповедуемого новаторами — представителями когнитивных наук, позволяет судить следующее высказывание Бернара Конэна [88]:

«Я хочу сказать вам вещь, которая может показаться идиотизмом. Мы все являемся приматами. 94 % ген мы делим с шимпанзе, но у нас больше нейронов. Мы приматы, но мы делаем историю приматов, а именно историю культуры. Важно попытаться воссоздать картину физической и культурной эволюции, потому что в определенный момент фактор культуры начинает играть важную роль в естественном отборе».