Пять дней массового недомогания воинов были отнесены на счёт обычных походных излишеств во время бурного прославления Христа. За два дня внезапного потока смертей, отпеваний и закапываний, вожди похода не успели осознать неизбежность своего поражения. Они ещё на что-то надеялись, ещё не были готовы уносить ноги с максимальной скоростью. А ещё пары дней для осознания — им не дали.
Ночью в городе открылись ворота и немногочисленный гарнизон во главе со своей герцогиней двинулся на лагерь осаждавших.
Внятного сопротивления не было. Когда половина войска орёт, держась за животы или уже хладно молчит, то другая половина, при виде противника, живенько разбегается. Было несколько мелких стычек с небольшими группами. Были и потери. Незначительные.
Герцогиня присматривала за сортировкой пленных, когда прибежал ученик лекаря:
— Ваше Высочество! Там раненый из наших. Помирает. Просит вас позвать. Говорит — важное сказать надо. Говорит — очень важное для вас.
Лес. На ветках, на плаще — раненый мужчина. Вспоротая брюшная полость… Кровопотеря. Не жилец. И сам это понимает. Шёпот кого-то из свиты:
— Он славно дрался. Двоих зарубил. А вот третий… исподтишка…
Слезть с коня, наклониться на страждущим:
— Ты хотел увидеть меня, доблестный воин.
— Да, отошли людей.
— Хорошо. Что ты хотел сказать?
— Что твой беленький задок, просящая надеть поглубже дырка — лучшее в моей жизни. Я многих баб… Но герцогиню… только тебя. Об одном жалею — повторить не смог. Уж больно ты… трудно подобраться. Третьего дня чуть было… ух как я бы тебя продрал… до самых кишок.
Она отшатнулась. В этом истекающим кровью и дерьмом из вспоротого живота теле, горела такая… похоть, такая ненависть…
— Зачем?