Герцогиня

Она изумлённо смотрит на меня снизу вверх, распахнув глаза. Потом, не меняя выражения лица, не отрывая взгляда, пытается сжать мой палец у себя внутри, и толкнуть коленками Цыбины бёдра мне на встречу. А я отвечаю ей неторопливым встречным движением. Ну вот — маленький успех "маленькой такой компании". Получилось. Уже и улыбка появилась.

***

Забавно: в первой жизни мне таких конструкций строить не приходилось. Даже и не задумывался. А здесь… Уже много раз сказано:

— Попаданец! Учись жить!

"Жить" — во всех смыслах этого слова. Как гласит русская народная мудрость: "Век — живи, век — учись". Если до моего рождения восемь веков… сколь многому я смогу научиться!

Мои коллеги-попандопулы как-то не фиксируют ознакомление с новыми, для них лично, техниками в этом поле. Они все такие… изощрённые? "Камасутру" в полном объёме, со всеми примечаниями мелким шрифтом и комментариями специалистов… от титульного листа до типографских данных — назубок? С "младых ногтей"?

***

Увы, как не отвлекают меня философия с психологией… и прочие абстрагирования… но заглушить свои сенсоры… Я уже рассказывал — где у мужчины больше всего нервных окончаний? — Во-от. Так что, красавицы, сегодня не ваш день. Потому что… о-ох… и ещё разик… у-ух…. и ещё… хор-рошо.

— Всё. Пока. Вы тут… обсыхайте. А я пошёл мыться.

"Кабинет" мне построили качественный. С комнатой отдыха и сан. узлом. Туда и отправился. Водичка нынче… летняя. В самый раз. Уже закрывая за собой дверь услышал раздражённый голос Цыбы:

— Всю спину истоптала. Может, наконец, слезешь?

Конечно раздражённый: ей чуть-чуть не хватило. Долго с "чуйвствами" собиралась. "Раздразнил и убежал". И это правильно: при раздражении глупость из человека сама вылезает. Вот и померяем. И проверим "на морковку".

Тут много молодых да пригожих с удалыми "морковками" бегает. Перед походом к Боголюбскому я ей запретил… "случайные связи". Скоро станет понятно — значит для неё моё слово или нет. И — найдёт ли она выход, или так и будет об стену головой биться.

Я ещё вытирался полотенцем, когда из-за приоткрытой двери раздался хлопок и "ах". Пришлось вернуться в кабинет. Ростя голая сидела на полу, вскинув над головой руки. Как недавно сидела на лавке в бане в ужасе ожидая моего внезапного гнева. Произошедшего от осознания: как меня круто Софья подставила.

Над ней стояла взбешённая Цыба и выговаривала:

— Если ты, сучка сопливая, ещё раз вздумаешь меня, как шавку бездомную, за ошейник дёргать…

Она уже замахнулась, чтобы повторить пощёчину, когда заметила меня в дверях. Мгновенная заминка и чёткое разъяснение:

— Вот. Учу. Служанку даденную. Господин.

Уходя в Боголюбово, я передал Ростиславу Цыбе со словами:

— Вот тебе служанка.

Ситуация изменилась: Ростиславе предстоит самой быть госпожой всей Саксонии. Стать ею. Доминировать среди тамошних жителей. А она не хочет, не умеет. Придётся воспитывать. Вбивать эдакое "врождённое хамство высокородной аристократки".

— Власть переменилась. Теперь она — госпожа, ты — служанка. Встань на колени.

Что, Цыба, не ожидала? А ведь ситуация типовая. Любая персона в феодальной семье в любой момент может оказаться зависимой от настроения очередной наложницы главы дома. Возраст, умения, любовь, верность, законный церковный брак — не защищают. От эндорфиновых пристрастий местного альфа-самца. И их социально-материальных последствий. Можно вспомнить супружество Екатерины Медичи. Или матери Александра Невского, которую наложницы мужа били по щекам и отбирали украшения.

— Смотри, Ростя. Как прекрасно сыграно смирение. Без воплей и истерик. Не припадание со слезами восторга, не умоляние в страхе смертном, не дрожь надежды на милость высшую. Просто изображение покорности.

— П-почему? Почему "изображение"? Она же искренне…

— Потому. Я знаю эту женщину. Она никогда не позволит "тощему цыплёнку" вроде тебя, верх взять. Во всём мире есть только две женщины — Агафья и Рада — чьи приказы она исполнит. Да и то… Теперь тебе придётся стать третьей повелительницей. Подойди к ней. Сзади. Возьми за волосы. Дёрни.

— Ай!

— Плохо. Слабо. Повторим.

Подхожу сзади к Рости, прижимаю её спиной к себе.

Зря я поторопился. С одеванием. Её обнажённая спинка… и ниже… ощущают только грубое сукно моего кафтана.

Снова, как полчаса назад, переплетаю пальцы своей руки с её пальцами. Запрокидываю ей голову. Так, чтобы она снова смотрела своими серыми… снова расширенными от изумления…

— Берём за косу. Крепче, всей ладонью. И…

— А-ай! Больно! Прекрати!

— Цыба, разве я спрашивал твоего совета? Так что ж ты рот открываешь? Руки. Убери. За спину. Теперь — сама. Резко. (Последнее — в запрокинутое ко мне близкое лицо Ростиславы).

Уже лучше.

У одной — движение. Имеющее только одну цель: причинить боль, наказать. У другой — реакция на наказание: безмолвный ах-вздох. Хорошо. "Умри молча". Не дура: знает моё отношение к воплям. Отучили бы. Не я, у меня столько времени нет — другие. А это уже… безвозвратно.