Герцогиня

Очень жёсткая манера, когда палач стоит лицом к лицу с наказываемым. И бьёт его по спине, "в обхват". Чего палач никогда не делает — не становится напротив позвоночника. Конечно, есть мастера, которые и из этой позиции работают. Но это уже не порка, а убийство. Так бьют "в обхват" по животу, разрушая внутренние органы, вырывают закорелыми кончиками-когтями плети гениталии, уродуют лицо. Выбивая глаза, например. Не наш случай.

***

— Встань на скамеечку. Покачай. Устойчиво? Возьми плеть. Крепче. Не бойся — с этой стороны она не кусается.

У нас с Ростей большая разница в росте. А бить она, и вправду, не умеет. Поэтому бить буду я. Её рукой. Похоже на то, как Цыба схлопотала. Я не такой уж мастер, чтобы при большой разнице на линии наших плечо-предплечье-кисть вывести плеть в правильную позицию. Дальше-то она сама летит. Здешние подмастерья смогли бы… Но я не хочу. Чтобы кто-то к ней прикасался. Глупо? — Конечно. Особенно, с учётом её близкого будущего. С планируемым браком с Генрихом Львом. И множеством непланируемых, но весьма вероятных… приключений.

Подхожу к ней сзади. Э-эх, снова у девушки из тактильных ощущений только суровое сукно моего кафтана да ремни портупеи. По всей спинке. Закидываю её левую себе на темечко, провожу ладошкой по полотну своей косынки, дальше, на загривок.

— Левой держись здесь. Правую свободно в сторону.

Своей левой накрываю её сердце, чуть прижимаю девушку к себе. Сердечко у неё… как после марафона. Ну, типа, да. Я и веду её через марафон. Потрясений и разрушений. Забег называется — "жизнь".

Её лицо — нос к носу. Большие, измученные глаза. И чуть слышный шёпот:

— Я не смогу, я умру.

— У меня в руках ты сможешь всё. Ты — не ты, а инструмент. Бич Божий.

Слышит, воспринимает. Даже удивительно. Глаза распахиваются в изумлении.

— Ты… Атилла?

— Нет. Он хотел всего лишь власти, золота. Игрушки. Я — "Зверь Лютый". Я хочу душ человеческих. И ты — плеть карающая в деснице моей.

— Ой!

Моя левая скользнула по её телу. От сердца вниз. Скамеечка компенсирует разницу в росте, и мне нет нужды нагибать её. Чтобы вставить, впихнуть палец в её тело. Не готова. Совершенно. Что не удивительно при такой предыстории.

Привыкай девочка, скорость реакции имеет значение. "Ложка дорога к обеду". И "миска" — тоже.

Она, откинув голову на моё плечо, потрясенно смотрит на меня. Нос к носу. Но не отпускает мой затылок.

— Держи крепче. Начали. Отводишь руку…

Синхронное движение моих обеих рук. Два синхронных беззвучных женских аха. Один здесь, "лицом к лицу". Она не отрывает взгляда, даже не интересуется — попала ли плеть куда-нибудь. Не интересно. Важное — здесь. Между нами, в ней самой. Лёгкий аромат женского пота, нотка ещё не истаявшего совсем ужаса ожидания казни в дыбе, свежий выхлоп от только что выпитой "клюковки", любимый мною запах свежего чёрного хлеба, чуть слышный "поцелуй чеснока" от солёного огурца… В глазах муть паники, ужаса, усталости постепенно перетекает в туман ожидания и готовности. К чему-то хорошему, "сладкому", радостному.

Важное? — То ты делаешь для меня. Со мной. А стремительно багровеющая полоса на спине твоей матушки или, к примеру, чья-то катящаяся голова? — Не существенно, мелочи.

А на подвесе дёргается всем телом её матушка. Её "ах" тоже беззвучен — кляп. Мычит, пытается обратить на себя внимание, выразить глубоко искреннюю, задушевную и всеобъемлющую… готовность к сотрудничеству, к раскаиванию, к "совсем согласию".

Зачем оно мне? "Единожды солгавший, кто тебе поверит?". Я же много раз говорил: "Самое страшное — если я утрачу интерес к тебе".

— Чуть неправильно получилось. Видишь: наискосок легла, и низковато. Повторяем.

Ростислава с трудом разрывает наш взгляд, поворачивает голову и, явно, не сразу фокусирует глаза, осознавая видимое. Мы тут, девочка, не любовными усладами занимаемся, а наказываем государственного преступника. Который — твоя матушка. Оцени и переживи эти контрасты. Мой палец в тебе, мой загривок в твоей левой. И плеть наказующая в наших правых. В двух. Синхронных, согласованных.

"И пусть правая ваша не ведает, что творит левая".

Пусть. Но наши правые "ведают", что творит каждая.

Твой выбор, девочка. Между "зовом крови" и "волей господина". Между природным, прирождённым приказом аллелей и добровольно для себя выбранной обязанностью и желанием подчиняться. Хозяину, закону, идее. Хоть чему. Кроме родства.

Боголюбский эту грань не переступил: "проливать кровь рюриковичей — грех".

Чуть всхлипнув, она начинает отводить плеть для замаха…

— Уже лучше. Но надо выше. Плетью бьют по спине, а не по заднице. И — резче.

Ростислава ещё крепче, жёстче, энергичнее ухватывает меня за шею, начинает прогибаться, чуть запрокидывает голову. И — бьёт. Почти сама, почти правильно. Резко, хоть и слабенько, сжав мой пальчик.

Цезарь и Наполеон известны, в частности, тем, что умели делать три дела одновременно. Для правителя весьма полезный талант. У женщин способность к одновременности выше, есть что развивать. В возможной герцогине.

Молодец. Многостаночницей будет.