Гэсэр

С беспредельных небесных высот
Он спустился на землю снова
И, людской приветствуя род,
Произнес богатырское слово:
«Если встретился ты, человек,
С многотрудной преградой особой —
Трижды взять преграду попробуй!»

Для сраженья, что будет сурово,
Снарядить приказал он гнедого,
А Эржен-Шумару сказал:
«Мне ты спутником будешь в дороге,
Мы разделим труды и тревоги»,—
Снарядиться в поход приказал.
Он вступил во дворец золотой,
Он вошел к жене молодой,
И любимого мужа она
Как желанного гостя встретила,
Обласкала, взглядом приветила.
Говорит он: «Моя судьбина
Мне для ратных трудов завещана.
Пусть пребудет в дороге мужчина,
Как в домашних заботах — женщина.
Если есть на пути преграда —
Пусть воитель запомнит впредь:
Совершить три попытки надо,
Чтоб ее наконец одолеть.
Высшим благом правды владея,
Я иду уничтожить злодея,
В чьей руке — чугунная плеть.
Он живет в пределах ненастья —
Ближе смерти и дальше счастья».

У Гэсэра на теле — броня,
Боевые доспехи грозны.
Сел Гэсэр на гнедого коня,
Состоявшего из огня,
И открыл дорогу войны.
На коне чудесного цвета
Разгорающегося рассвета
С ним помчался Эржен-Шумар,
Как помощник-спутник в дороге,
Чтоб делить с ним труды и тревоги.
Если едут всадники наши
Не спеша — из-под гордых копыт
Пыль до самого неба летит,
И комки этой пыли — как чаши,
Если едут они побыстрей,
То взлетают комки, как котлы,
На дороге богатырей.
Там, где в зелень одеты стволы,
Мчатся всадники над листвой,
Что обрызгана теплыми росами,
Там, где высится кряж вековой,
Пролетают они над утесами,
Там, где море шумит у нагорий,
Переносятся через море.
Скачут всадники выше воздуха
Над пространствами в сто кругозоров,
Покрывают, не зная роздыха,
Расстоянье в пятьсот просторов.
Порешили стать, на ночлег
На холме серебристо-белом,
Где еще не ступали вовек
Ни животное, ни человек,
Где вольготно пернатым стрелам,
Где к воде, что дарует родник,
Ни один еще конь не проник.

Вот и спешились два седока
У истока того родника,
На холме, что снега белей.
Напоили уставших коней
И пустили гулять по траве.
Приложили стрелу к тетиве —
И упали лосиха и лось:
Та стрела над ними не сжалилась,
Засвистела — пронзила насквозь.
Вот лосиное мясо изжарилось
На огне сине-красном костра,
И заснули стрелки до утра.
До того, как явила заря,
Словно в зеркало, глядя в родник,
Свой румяный, упитанный лик,
Два проснулись богатыря,
Родниковой водой освежились,
Причесались, расположились
На холме одиноком, пустынном
И насытились мясом лосиным.
На траве, что шелка нежней,
Двух поймали могучих коней,
Оседлали и дальше помчались,
О судьбе своей не печалясь.
Пролетали повыше воздуха
Над пространствами в сто кругозоров,
Покрывали, не зная роздыха,
Расстоянье в пятьсот просторов,
За три дня, не устав ничуть,
Покрывали трехмесячный путь,
Покрывали за три перехода
Путь, длиною в три долгих года.
Хоть просторна земля, широка —
В наилучшее время поспели,
Хоть длинна, бурлива река —
Доскакали они до цели.
Перед ними легла граница —
Здесь им надо остановиться.

Обитавший в пределах ненастья —
Ближе смерти и дальше счастья,
Обладавший чугунной плетью,
Приказавший быть лихолетью,
Страшный бес, истреблявший людей,
Понял с быстрым понятьем злодей,
Что Гэсэр уже прискакал,
За его охотясь душой,
До границы страны чужой.
Размахнулся бес непоборною
Жгучей плетью, чугунною, черною,
И помчался Гэсэру навстречу,
Чтоб начать кровавую сечу.
Там, где внешней реки переправа,
За которой — чужая держава,
Там, где блещет издалека
Царства внутреннего река
Синецветным разливом влаги,
В бой вступили два смельчака,
Два могущества, две отваги.
А на чьей стороне перевес?
Бьет Гэсэра свирепый бес,
Черной плети удары множит —
Победить Гэсэра не может.
А Гэсэр, победить желая,
В ход пускает стрелу Хангая,
Ту, что прочих стрел совершенней, —
Зачинательницу сражений.
Но, скользнув по броне, от тела
Людоеда Шэрэм-Мината
Отскочила стрела, улетела,
Утонула в разливе заката…

Чтобы радость жила человечья,
Бьется с бесом Гэсэр бесстрашный.
Вот схватились они за предплечья —
Ибо в битве сошлись рукопашной.
То ведут сраженье по-птичьи,
То дерутся они по-бычьи,
То, как соколы, жаждут добычи,
То — как коршуны на небосклоне,
То — как в поле дикие кони.
Обопрутся на южную гору —
В пыль и прах превратят опору,
А на северный станут хребет —
В толще пыли сокроется свет.
Бьется насмерть с Гэсэром могучим
Девять суток свирепый бес.
На верблюда обоих навьючим —
Одинаковым будет их вес,
И такой же вес мы получим,
Если их на лошадь навьючим.
В том урочище диком, глухом
Бес кровавый и сын Хурмаса
Из костей воздвигают холм,
Воздвигают гору из мяса.
Смерть и злобу везде славословящий,
Бес, бранясь, устремляется вспять,—
И опять наступает чудовище,
Бьет чугунною плетью опять,
Бьет Гэсэра злое отродье!
Мощь Гэсэра уже на исходе,
Воин кажется беззащитным,
Но тогда о смычке шерстобитном,
О подарке Манзан-Гурмэ,
Вспомнил воин, сидевший верхом.
Он взмахнул шерстобитным смычком
И ударил беса с размаха
Так, что мерзкий присел от страха,
Стал слабее пыли и праха.
А Гэсэр сечет и сечет —
Он теряет ударам счет,—
Чтобы выбить из тела дух.
Злобный бес от ударов распух,
Стал недвижным язык в страшной пасти.
Обитавшего в черном краю —
Ближе смерти и дальше счастья,
Богатырь одолел в бою
Ненасытного людоеда.
Вынул душу и вышиб дух.
Свет в глазах злодея потух.
Наконец-то пришла победа!

Раскраснелся Гэсэр от счастья:
«С тяжкой справились мы напастью,
Побежден кровожадный враг,
Всем внушавший ужас и страх!»

Вот Гэсэр и Эржен-Шумар
Порубили деревья лесные,
И сухие стволы и сырые,
Порубили деревья таежные
Вместе с ветками, вместе с корнями.
Утверждая слова непреложные,
Разожгли высокое пламя
И в огне возмездья сожгли
Изувеченные останки
Кровопийцы, врага земли,
Возле черной его стоянки
В ненавистных пределах ненастья —
Ближе смерти и дальше счастья.
И осиновою лопатой
Этот пепел собрали проклятый,
Чтобы ветры, что с севера веяли,
Черный пепел на юге рассеяли,
И лопатою из березы,
Отомстив за людские слезы,
И золу собрали и сажу
И пустили по горному кряжу,
Чтобы ветры, что с юга веяли,
В странах северных пепел рассеяли.