Гесериада

Тогда старец спешивается, стреножив своего пестрого с крапинами коня, кладет свой колчан и лук у дверей и входит в юрту, выставляя вперед свою складную саблю.

Тумен-чжиргаланг подостлала ему кошму и, налив до краев, подала ему большую розовую чашку чаю. Старик принял и, разглядев чашку, засмеялся; но, выпив чай и подавая чашку, заплакал. Та накладывает ему в чашку мякоть от передней ножки барана. За неимением ножа старец вынимает свою складную саблю, но и ею не может управиться. Гесер-хана это растрогало, и он из-за ширмы перебросил ему свой нож для очинки стрел со стеклянной ручкой. Взял он нож и смеется. Чуть-чуть отрезал и поел старец, отдает мясо и плачет.

Тогда Тумен-чжиргаланг спрашивает его:

— Ах, дедушка! Ведь не даром говорится: того, кто будет смеяться, спроси; того, кто будет плакать, пожалей. Что это значит: как только я подала тебе чашку чаю, ты засмеялся, а выпив, стал плакать? За мясом же, когда ты напрасно пытался вместо ножа воспользоваться саблей и когда тебе подали нож, ты при виде ножа засмеялся, а потом не стал есть мяса и заплакал: что это значит?

— Милая моя, ты имеешь основание так спрашивать! — со слезами отвечает старец. — Тот, кого называют Ачиту-Мерген-хан, искоренитель десяти зол в десяти странах света, — мой сын! Прошло уже девять лет с тех пор, как он отправился освобождать свою жену Аралго-гоа от двенадцатиглавого Мангуса, и я уже привык думать о его гибели, но вот, увидев, что это та самая чашка, из которой он кушал, я подумал было: «Авось он вернется!» — и улыбнулся. «Милый ты мой!» — продолжал я думать. «Чашка твоя вот она, но где-то ты сам теперь?» И тут я заплакал. «И нож твой со стеклянной ручкой — вот он, но где-то ты сам?» И опять заплакал.

Плачет старец, прослезилась Тумен-чжиргаланг, не выдержал и Гесер: вскакивает, обнимает старца и рыдает.

Когда же зарыдал Гесер, задрожала и всколебалась вся Златонедрая Земля.

Потом говорит Гесер:

— Старец мой, храни молчание, ты ведь не женщина! Я прибыл, и довольно... Узнает негодяй Цотон, и весь народ поднимется на ноги и придет в движение. Молчи!

Гесер ставит жертвенник и тем успокаивает Златонедрую Землю.

— Ты же, мой старец, — продолжает он, — никаким способом не показывай вида и никому не проговаривайся. А это вот отвези своей старушке, варите себе вдвоем шолюн и кушайте! — и он подает старику коровью заднюю ногу.

Отправив старика, Гесер волшебною силой навел на него полное забвенье о своем прибытии.

Едет старик и дорогою думает:

— Что же это? Приехал мой Гесер или не приехал? Мираж то был или сон? Да, но если, скажем, он не приехал, то на этой земле нет человека, который бы дал мне вот этот вьюк из коровьей ляжки! — И с этими словами он подъезжает, шлепая своего пестрого коня по правому стегну коровьей ляжкой.

Подъехав, бросает он окорок, выхватывает саблю и со словами:

— А, негодяй! Хватит с тебя сидеть хозяином в чужом нутуке, посиди-ка в своем нутуке гостем! Закатывается слава Цотона и Цзараи, а слава Санлуна и Гекше-Амурчилы восходит! — Так крича, он влетает в юрту Цотона с саблей в руке.

— Ого, — говорит Цотон-нойон. — Посмотрите-ка на этого старика! Что же это еще такое? — и он приказал троим людям принести сырых розог и выпороть старика.

Чудесною силой почуял Гесер, что отца его хотят избивать.

— Что это, родной мой! — вдруг переменил речь Санлун. — За что же ты собираешься убивать меня? Ведь я согнал и заставил укочевать тех людей, которые находились у истоков реки, и там-то я повстречал три стаи диких зверей. Пусть-ка, думал я, пусть-ка хан постреляет их на скаку, прижав к реке! Вот почему я выражал такую радость!

— Да ты, оказывается, действовал как следует, бедный старичок! — говорит Цотон и отменяет укладывание его на подушку из аргола.

* * *

Тою же ночью, лежа со слезами в постели, Гесерова мать, старушка Гекше-Амурчила, так разговаривает со своим стариком:

— Эх, старина мой! С тех пор как расстались мы с моим милым Богдо, какие у нас с тобой радости? И сегодня, поди, какая тебе была скорбь?

— Лежи себе! — ворчит старик.

— Ах ты, выживший из ума старый хрыч! Выходит, должно быть, что я смеялась и радовалась тому, что ты был близок к мучительной кончине? Оттого ты и лежишь, отвернувшись? Перестань молчать, говори, старая срамная кляча! Разве и я, наподобие тебя, дурная, стану говорить глупыми намеками? Я делом говорю.

Лежит и плачет старуха. Тогда Санлун заговорил:

— Ты, мать моя, смотри только никому не проговорись! Сегодня, когда я, отогнав этих людей, возвращался домой, разговорился с одним проезжим человеком. Он мне и рассказывал, что Гесер не только не умер и жив, но уже и выступил и обещает порадовать своих стариков — убить ненавистного Цотона!

Лежит старушка и плачет слезами радости.

* * *

На другой день государь десяти стран света Гесер-хан сам обернулся нищим старцем-ламой, странствующим по белу свету, одного из своих хубилганов обратил в двух послушников — шабинаров, навьючил немного продовольствия на спутника — мула, и, ведя всех за собой, останавливается напротив Цотона.