Гёте. Жизнь как произведение искусства

Перед встречей с Плессингом Гёте пришлось побороть свой внутренний страх. В письме к Шарлотте он называет это «приключением», которое он «выдержал на отлично»[671]. Как именно проходила эта встреча, он подробно описывает в автобиографическом очерке «Кампания во Франции». Хозяин гостиницы в Вернигероде, где он остановился, объяснил ему, где найти Плессинга. «Он был удивительно похож на свое письмо: возбуждая к себе интерес, он отнюдь не внушал особой симпатии»[672]. Гёте назвался рисовальщиком из Готы. Знаком ли он с тамошними знаменитостями, спросил Плессинг. Гёте, сохраняя собственное инкогнито, назвал несколько имен, от Бертуха до Музеуса. А знаменитый Гёте, вы же наверняка встречались с ним, почему вы ни словом ни обмолвились о нем, в нетерпении перебил его молодой человек. Да, он знаком с ним, отвечал Гёте, и тот даже поддержал его как рисовальщика. Молодой человек «настойчиво» потребовал описать ему эту «странную личность», о которой так много говорят. Описать самого себя Гёте не составило большого труда. Плессинг так и не догадался, что его собеседник и есть Гёте. Ему не хватало открытого отношению к миру, и все его внимание, как пишет Гёте, было сосредоточено на себе самом.

Это была странная встреча. Гёте пришлось еще раз выслушать прочитанное вслух невероятно длинное письмо, которое уже было ему хорошо известно, и сетования на то, что автор так и не получил ответа. Плессинг спросил гостя, что, по его мнению, думает он об этом письме и почему Гёте оставил его без ответа, а также каким мог бы быть его ответ, на что Гёте сказал, что писатель, вероятно, назвал бы лишь «одно средство спастись, избавиться от болезненного, мрачного, самоистязательного душевного состояния, и это средство – внимательное созерцание природы и сердечное участие ко всему, что творится во внешнем мире. Уже самое общее знакомство с природой, безразлично, с какой ее стороной и на каком трудовом поприще ты с нею соприкоснулся, в качестве садовника или земледельца, охотника или рудокопа, отвлекает нас от бесплодного самоанализа. И, напротив, когда мы направляем все наши духовные силы на познание реальных, бесспорно существующих явлений, это постепенно вселяет в нас великий покой и удовлетворенность ясностью, уже нами достигнутой»[673].

Плессинг ничего и слышать об этом не хотел, по-прежнему пребывая в унынии и продолжая жаловаться на то, как разочаровывают его и люди, и ландшафты, от которых он ждет чего-то совершенно иного. Именно в этом и заключается его проблема, подытоживает Гёте: нужно встречать действительность с чистым сердцем, не навязывая ей своих собственных представлений. Однако Плессинг с поразительным упорством настаивает на том, что «туманный морок его воображения» ценнее достоинств «ясной реальности»[674]. Предложения Гёте не нашли отклика в его душе, и, вспомнив о долгом и трудном пути, проделанном ради этого несчастного, Гёте посчитал, что свой долг он выполнил и теперь «свободен от каких-либо перед ним обязательств»[675].

Впрочем, свободным Гёте чувствовал себя не только перед Плессингом. Прошел уже год с тех пор, как он отверг дружбу Ленца. Теперь, в доме Плессинга, он пытался успокоить свою совесть и в связи с воспоминаниями о Ленце и Клингере. Свой рассказ о свидании с Плессингом он предваряет очень показательной фразой: «В силу некоторых обстоятельств я уже взвалил на себя тяжкую обузу – нескольких юношей, которые, вместо того чтобы идти вслед за мною к высшей и более чистой культуре, упорно стояли на своем, при этом ничего хорошего не достигая, мне же они мешали продвигаться вперед»[676]. Стало быть, в Вернигероде Гёте отправился в том числе и для того, чтобы лицом к лицу встретиться с Плессингом и наконец сбросить с себя эту тяготившую его историю. Плессинг, лишь после отъезда Гёте осознавший, с кем он все это время говорил, упорно поддерживал эту связь, однажды даже посетил Гёте в Веймаре и исправно писал ему письма. Иногда Гёте удостаивал его ответом, всячески стараясь не выставлять напоказ благоустроенность собственного существования: «В одном могу я Вас уверить: посреди своего счастья я продолжаю жить в постоянном воздержании»[677].

Плессинг в конце концов достиг кое-каких профессиональных успехов, стал профессором в Дуйсбурге, написал несколько книг и бесчисленное множество писем знаменитым людям своего времени и приобрел славу чудака, бродившего по городу в заношенной до дыр одежде и время от времени, иногда на несколько недель, сбегавшего в лесную чащу. Эти строки из «Зимнего путешествия на Гарц» посвящены ему:

У него за спиной,
Подымаются травы,
Глушь поглощает его[678]

.

А вот и третий мотив этого странного путешествия[679]:

И алтарь благодарного сердца
Озарен снеговою шапкой
Вершины, внушающей страх,
Которую сонмищем духов
Увенчали народы[680]

.