Гёте. Жизнь как произведение искусства

После «Вертера» разговор снова вернулся к теме театра. Наполеон не одобрял моду на «драмы рока». Очевидно, в этом контексте он произнес ставшую знаменитой фразу: «А что такое рок в наши дни? <…> Рок – это политика»[1375]. Затем Наполеон отвлекся на переговоры с другими людьми, и у Гёте было время, чтобы оглядеться, немного прийти в себя в этом эпицентре власти и «припомнить прошлое»: здесь, в Эрфуртской резиденции, он провел немало веселых часов с Шиллером и курфюрстом Дальбергом. Наконец Наполеон снова обратился к Гёте, расспросив о его частной жизни, а также о герцогском доме и самом герцоге. Возможно, именно это и интересовало Наполеона больше всего. Гёте, впрочем, в своих записках лишь вскользь упоминает об этом вопросе. В завершение он пишет о поразившем его «разнообразии, с коим он выражал свое одобрение»[1376]. Стало быть, Гёте сполна почувствовал признание своего величия со стороны Наполеона, и с этим чувством он и возвратился в Веймар.

Ему еще дважды выпадала возможность побеседовать с Наполеоном – после памятного конгресса тот еще два раза приезжал в Веймарское герцогство. Однако, по свидетельствам очевидцев, на этот раз Наполеон говорил больше с Виландом, чем с Гёте. И тому, и другому 14 октября 1808 года был пожалован орден Почетного легиона.

В начале декабря Гёте писал Котте: «Я охотно признаю, что в моей жизни не могло произойти ничего более возвышенного и отрадного, чем те минуты, когда я предстал перед французским императором. Не вдаваясь в подробности нашей беседы, скажу лишь, что еще никогда вышестоящее лицо не принимало меня таким образом, обращаясь ко мне с особым доверием, если позволительно использовать это выражение, как на равных, и ясно давая понять, что моя персона не ничтожна на фоне его личности, <…> так что в эти странные времена у меня, по крайней мере, теперь есть мое личное утешение в том, что где бы я его ни встретил, он всегда будет для меня добрым и милостивым господином»[1377].

Издателю Котте, который, разумеется, хочет услышать, как продвигается литературная работа, Гёте в связи с этим сообщает: «К сожалению, нетрудно предположить, что всякая литературная работа, равно как и прочие дела, были прерваны на время этих событий. Я пытаюсь вновь взяться то за одно, то за другое, но пока толком ничего не выходит»[1378].

Глава двадцать седьмая

«Пандора» или двуликий Гёте: неугомонный Прометей и мечтательный Эпиметей. Завершение «Учения о цвете». О деяниях и претерпеваниях света. Возражения Ньютону. Похвала наглядности. Природа как чувство жизни и объект исследования. Встреча с Шопенгауэром. Ученик, который сам не прочь поучить

Произведением, дописывать которое Гёте уже не стал после встречи с Наполеоном, была «Пандора». Работать над этой драмой Гёте начал в ноябре 1807 года и продолжал вплоть до июня 1808 года, т. е. уже в Карслбаде, но так и не довел ее до конца. Сам он называл «Пандору» «весьма запутанной вещицей»[1379], но тем не менее отдал в печать в незаконченном виде. Он рекомендовал слушать эту драму в исполнении чтеца, ибо только так, по его мнению, можно было добиться некоторого эффекта. Написать пьесу, в центре которой снова был миф о Прометее, прежде уже дважды вдохновлявший Гёте, на этот раз его побудил венский журнал «Прометей». Однако теперь его Прометей – это не смелый и своенравный герой, слепивший по своему образцу человека и не побоявшийся вступить в схватку с самим Зевсом, а воплощение деловитости и трудолюбия, пример для «работящего народа»[1380]. Он требует «горячего участия»[1381] в создании полезных вещей, в отличие от своего брата Эпиметея, чей ум погружен в мечты и воспоминания. Эпиметей тоскует по своей исчезнувшей возлюбленной Пандоре и надеется на ее возвращение. Гёте не придерживается классического мифа о Пандоре, а создает на его основе свой собственный миф. В его драме в ящике, который открывает Пандора, находится не все зло земли, а обольстительные химеры, чьи чары околдовывают Эпиметея. Так Эпиметей отдаляется от реальной жизни и погружается в пучину воспоминаний. В то же время эти превращения делают его покровителем поэтов, и в сравнении с ним Прометей кажется несгибаемым, твердолобым реалистом. Под его покровительством кузнецы делают орудия труда для крестьян и утварь для пастухов, но также и оружие. Прометей руководит работой в ремесленных цехах войны. Его свита поет песню, в которую Гёте вложил свои свежие впечатления от страшных дней разорения Веймара: