Гёте. Жизнь как произведение искусства

Что касается сочинительства, то до отъезда в Веймар Гёте достиг всего, чего можно было достичь. «Гёц» и «Вертер» в одночасье сделали его главным поэтом своего поколения. Обычно, чтобы понять, что то или иное явление знаменует собой начало новой эпохи в истории духа, нужно время. Однако в случае «Гёца» и «Вертера» образованной части общества уже тогда было понятно, что эти произведения – веха в литературе. За одну ночь Гёте стал, как говорят сегодня, культовым автором: им восхищались, ему завидовали, и все прежние корифеи, пусть неохотно, но вынуждены были признать его. Сам он отлично осознавал свое значение, хотя и не стремился к нему – оно просто в какой-то момент появилось в его жизни – неожиданно, но не незаслуженно, как он сам считал. Талантливые люди попадают в цель не целясь.

Поскольку окружающие удивлялись тому, как легко и непринужденно ему до сих пор удавались его литературные произведения, он в конце концов и сам стал находить это удивительным. Свои поэтические творения он называл «стихотворениями на случай». Лучшие из них кажутся сочиненными на лету. Их не «сделали» – они возникли сами по себе. Молодой Гёте и в самом деле не мучился над своими произведениями. Они или удавались ему с первого раза, или он откладывал их до более благоприятного момента. Поэтому какие-то начинания так и остались незавершенным, а другие воплощались в жизнь, даже если на это уходили десятилетия, как это было в случае с «Фаустом». И если дело стопорилось, Гёте брался за новое. Он вообще любил начало – неисправимый новичок и зачинщик.

Идеи переполняли Гёте. Не все из них он мог реализовать – слишком много их у него было. В том числе и поэтому он с легкостью уничтожал ранние опусы, уверенный в том, что впереди его ждут новые замыслы. Он мог сжигать за собой мосты, потому что шел вперед, ни о чем не беспокоясь и не оглядываясь назад. Жизни свойственно смотреть в будущее – понимание направлено в прошлое. Но у Гёте еще было время: через много лет в нем проснутся отцовские гены, и он станет педантично собирать все, что касается его личности и биографии.

В его самоуверенности в юношеские годы было что-то от лунатизма. Он даже не мог себе представить, что идет неверным путем. Он хотел лишь следовать той внут ренней необходимости, которая была заложена в нем изначально, называя это «жить соответственно собственной натуре». Разумеется, этому способствовало и материальное благосостояние его семьи: у него был надежный тыл, позволявший ему не ограничивать свои жизненные планы профессиональной карьерой или зарабатыванием денег. Поэтому он посвятил себя образованию, а не подготовке к службе. Он не хотел сужать горизонты познания какой-то одной профессией и все же занялся адвокатской практикой, делал он это тоже на свой гениальный лад – озорно и изобретательно. По мнению клиентов и коллег, даже чересчур изобретательно. Он производил блестящее, но всегда немного несолидное впечатление. Его обращения в суд неизменно отличались удачными формулировками, но редко приводили к желаемому результату. Сам он, не желая превращать «профессию» в путеводную звезду, подозревал, что ему недостает основательности. В юридических вопросах это, безусловно, было так, однако и в остальном он, вероятно, оценивал себя верно. Отсюда и это странное стремление проявить себя в качестве поэта, который может нарушать правила, но в то же время владеет ими в совершенстве. Его более поздние проекты в сфере естествознания тоже можно рассматривать как растянувшуюся на всю жизнь попытку доказать окружающим, что в нем есть основательность, чтобы, в свою очередь, развеять собственные опасения, что окружающие в это не верят.