Гетманы Украины. Истории о славе, трагедиях и мужестве

Главный удар по Крыму предполагалось нанести объединенными силами Голицына и Самойловича. Их удар от Азова должны были поддержать донские казаки, а от Казикирмена – запорожцы с русскими войсками Г. Косагова. Одновременно Ян Собеский должен был начать военные действия в Подолии.

Самойлович не скрывал своего отрицательного мнения о походе. Однако он выполнял указания. Посылал универсалы в полковые города, извещая о подготовке операции, и настойчиво советовал Голицыну не медлить с выступлением, а начать его ранней весной. Этот аспект для опытных украинских казаков, столетия проводивших в военных конфликтах с татарами, был очевиден. Только весной в степи имеются трава и вода. А потом яркое солнце уничтожит весь подножный корм для лошадей и создаст непреодолимые трудности для людей.

Старшина позднее обвиняла гетмана в том, что он советовал идти в поход ранней весной, тогда как следовало отложить его на осень. На самом деле беда заключалась в том, что поход, как уже не раз бывало во время обороны Чигирина, страшно затянули. Поляки позже насмешливо говорили: «Идя на войну, надо Богу молиться, а не хвалиться»⁷⁵. Только в мае, в начале самого жаркого в степях времени года, армия выступила в поход.

Главнокомандующим русской армии был назначен сам В.В. Голицын. Правительница, уверенная в успехе, хотела, чтобы все лавры победителя достались ее возлюбленному. У Голицына было 100 тысяч человек, включая слободские полки. Самойлович с генеральной старшиной и полковниками присоединился к нему с пятьюдесятью тысячами казаков⁷⁶. В их числе была большая часть гражданского населения, переведенного в казаки⁷⁷.

В начале мая войско Голицына располагалось на реке Мерло. Выступив в поход, князь миновал реку Коломак и в конце мая достиг Орели. В это же время Самойлович выступил из Полтавы. В начале июня обе армии объединились и выдвинулись вдоль Днепра.

Русская армия шла походной колонной. В середине располагалась пехота, прикрытая с обеих сторон обозами. За обозами шла артиллерия, а фланги закрывала конница. Впереди огромным прямоугольником шел авангард из стрелецких полков. Слева находился солдатский полк шотландского генерала П. Гордона, а справа – А. Шеина. Войско Самойловича походным табором двигалось следом.

Обоз из двадцати тысяч (!) повозок представлял собой огромную обузу. В результате за два месяца было пройдено только около двухсот пятидесяти километров. В начале июня, соорудив двенадцать мостов, войска переправились через реку Самару и вошли в степь. В пыли, без воды, при страшной жаре войско столкнулось с необыкновенными трудностями⁷⁸. Самойловича в походе мучила болезнь глаз. Он ругал «Москву», лишившую его «здоровя остатнего». Не проще ли было «Москве дома в покою сидети и своих границ боронити, нежели з Кримом войну сюю непотребную заводити»? – вопрошал он.

Когда в середине июня войска достигли реки Олбы, они столкнулись с новой опасностью. Начался страшный пожар, отчего было невозможно дышать. Горели степи, подожженные татарами. Не было воды и травы для лошадей.

Голицын, посовещавшись с воеводами, решил идти дальше: не может же вся степь до Перекопа выгореть. На некоторое время ситуацию исправил прошедший ливень. Но после очередной переправы снова открылся вид выжженной степи. На совещании прикинули, что армия не сможет подойти к Перекопу раньше чем к концу августа. Таким образом, в Крым она придет обессиленная и, потеряв от голода половину людей, просто попадет татарам в рабство. Было решено возвращаться, пока не поздно.

Часть войска, включая двадцать тысяч под командованием Григория Самойловича и двадцать тысяч Л. Неплюева, Г. Косагова и фон Грагана, была направлена к нижнеднепровской крепости Казикермен.

Остальные двинулись в обратный путь. Патрик Гордон писал, что они «терпели великую нужду от смрада и пыли… лошади становились у нас от часу хуже, а в войске явилось много больных… лошади так измучились, что пушек и амуниции везти не могли… померло от нездоровой воды много людей и лошадей»⁷⁹.

Старшина ставила в вину гетману, что он не высылал за языками казаков, не выставлял караулов в поле, не проведал заранее, насколько далеко все выгорело, но двинулся в поля за Конскими Водами, где все было уничтожено огнем. Голицын, мол, пошел за ним следом, думая, что впереди будет вдоволь конских кормов, а там было лишь «все поле згорелое».

Оценивая поход, Самойлович в своем отчете прямо писал о неудаче, а старшине говорил о «безрассудной войне московской»⁸⁰ и не без злорадства заключал: «Разве я не говорил, что Москва ничего Криму не докажет, вот так теперь и есть».

Голицын же, наоборот, пытался представить поход как победу русского оружия. Другого выхода в и без того напряженной ситуации у него не было. В Москве многие бояре выражали явное недовольство непомерным возвышением Голицына. Софья, по выражению Соловьева, была «сильно напугана» и искала пути «прикрыть» своего фаворита, чтобы тот не возвращался с «позором» в Москву.